отдаления народов и государств. Величко первым стал создавать идеологию того, что москали и «козаки» — не один, а два разных, хотя и родственных народа.
Но представления Величко остаются чем–то экзотическим и в XVIII веке, и много позже. Абсолютное большинство и современников, и людей даже начала ХХ века ничуть не сомневается в том, что восточные славяне составляют единый русский народ.
«Россия в собственном смысле слова занимает величайшую в мире площадь, граничащую с севера Белым и Словенским (Балтийским) морями, с запада — рекой Вислою до Карпат включительно, с юга — Русским, или Черным морем и с востока Уральским хребтом» [15, с.16].
Это мнение разделяли такие крупные ученые, как С. М. Соловьев и В. О. Ключевский, — уже в начале ХХ столетия!
У них получалось так, что в начале ХХ века «русские» живут там, где мы их давно не обнаруживаем. Картина, идиллическая для сердца «патриота».
Еще в начале ХХ века, до 1914 года, на географических картах «русские» жили от Тихого океана до пределов Австро–Венгерской империи. Никаких белорусов и украинцев. Никаких галичан. Это в советское время говорилось о трех братских народах: русских, белорусах и украинцах. В Российской империи такими глупостями не занимались. В число русских однозначно включались даже те, кого в Польше, Словакии и Австрии называли русинами. Причем если в католических, но славянских странах к русинам относили православных, то в Австрии русинами называли галичан и жителей Волыни. Славянское происхождение этих католиков достаточно сильно отделяло их от немецкого населения Австрии.
И в Средневековье, и на протяжении всего XVIII и XIX веков никому не приходило в голову, что русские и русины — это два разных народа. Всем было очевидно, что народ это один, и так было до Первой мировой войны. Вот в начале этой бойни руководителей общины русинов пригласил к себе министр внутренних дел Австро–Венгрии граф Черни (сама фамилия, кстати, неопровержимо свидетельствует о славянском происхождении предков графа). Граф Черни предложил русинам объявить себя особым народом, который не имеет ничего общего с русскими и с Российской империей. Тогда они могут рассчитывать на лояльное отношение Австрийского государства и на помощь в организации культурной автономии: создании печати на своем языке, преподавании на русинском языке в школах и так далее.
Граф Черни не скрыл: правительство опасается, что если русины будут считать русских дорогими соплеменниками, то Российская империя легко найдет среди них своих шпионов и агентов влияния. Австрия не допустит, чтобы русины стали «пятой колонной» для Российской империи; если они не согласятся с предложениями Австрийского правительства, они подвергнутся репрессиям, как жители враждебного государства.
Руководители общины согласились с предложениями австрийцев. Община приняла решение своего руководства. Сегодня этот маленький народ называет себя карпатороссами — потому что они не украинцы, не словаки и не чехи… и не русские. Надо же как–то себя отличать от них!
Русские и русины — это два названия одного и того же народа. Разница в названиях, конечно же, есть, и скажу откровенно: слово «русин» мне нравится значительно больше «русского». Потому что русские — это некое притяжательное название, в котором главным является то, что люди принадлежат земле. Русские — принадлежащие России.
А русины — это название самодостаточное. Такое же, как поляки, англичане, шведы или, скажем, каталонцы.
В современной польской литературе используются обе формы названия — и русские, и русины. Государство обычно называется русским, такой формы, как «русинское государство», я не встречал. Но и для современных поляков мы вполне можем быть названы русинами.
Какая форма предпочтительней? Вопрос в том, что признается главным. Или «мы» — часть страны, ее принадлежность и атрибут. Или «мы» важны именно как совокупность людей с общей культурой, историей и языком.
Но названия — одного народа. Народа, в начале ХХ века жившего от австрийских владений Габсбургов и западных районов Польши до Калифорнии и Аляски.
Народа, который может жить в одном государстве, а может — в разных. Части которого могут иметь одну историческую судьбу, а могут — и разную.
О ЦЕНТРЕ ИМПЕРИИ
У империй обязательно есть центр. В первую очередь, конечно, это центр географический — то ядро империи, откуда все началось. Лев Гумилев первым обратил внимание на то, что «у народов есть родины» [16, с. 182–183].
Имперский народ ничем не отличается от остальных; у него есть родина — то уникальное сочетание ландшафтов, где он впервые возник. Это географическое пространство, в котором народ возник, в котором прошла его ранняя история. Для всей империи это пространство — географический' центр империи, пространство, откуда все «есть пошло».
Московия стала центром Российской империи. Московиты, великороссы — имперским народом, который построил империю. Средняя полоса России, пространство от Поволжья до Смоленщины и от Курска до Холмогор, была центром Российской империи. Той ее частью, где русский чувствовал себя дома.
Так и у римлян возникали сентиментальные чувства к стране, лежащей к югу от речки Рубикон. Возвращаясь из похода, на Рубиконе полагалось разоружаться, мечи и копья везли в телегах, несли за спиной: армия шла по родной земле. К югу от Рубикона римляне были дома. Юлий Цезарь первым нарушил обычай — и это произвело такое впечатление, что появилась поговорка: «Перейти через Рубикон». У средней полосы России нет такой зримой границы, но отношение — то же.
Если народы империи никак не связаны с народом–завоевателем, у них нет никакого сентиментального отношения к этому центру. Даже признавая главенство русских в Российской империи, армяне, понтийские греки и русские немцы не испытывали никакой нежности к полям и перелескам средней полосы, пресловутого Нечерноземья.
В этом нет ничего нового — места развития имперского народа никто, кроме него, не любит. Египтянам, галлам и иберам тоже было глубоко плевать на Италию. Обычно из завоеванных стран — материальные ценности везут в центр. Периферия беднеет, центр обогащается. Это не вызывает добрых чувств к месту развития имперского народа.
Исключением может быть столица — потому что столица империи в большей степени общая для всех. У каждого народа империи есть своя страна. Каждый народ империи сентиментально относится к своей стране. Но столица империи — это одновременно и его столица. Даже если есть какая–то своя, региональная столица, это не меняет существа дела. Рим был столицей и для галлов Нарбоннской галии, — при том, что Нарбонн и Ним были их городами, маленькими столицами провинций. В Рим ехала иберийская молодежь из Испании, эллины из Греции, сирийцы из Антиохии.
Рост империи сделал Рим чересчур италийским, слишком близким для имперского народа и слишком далеким для всех остальных. Император Константин перенес столицу в Византий–Константинополь; получилась новая, с иголочки, столица, одинаково далекая от всех и одинаково близкая всем. Столица как таковая, уже не центр места развития италиков, не столица имперского народа.
Так же и Петр I перенес столицу из слишком русской Москвы в одинаково чуждый всем, рационально скроенный Петербург. Петербург могли любить все. Но откосы Новгородского кремля, туманы над стогами Брянщины, излучины лесных речек, сквозная часовенка на фоне калужского заката — это было своим, не для всех народов империи, даже не для всех русских.
РОССИЯ И РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ
Слова «Российская империя» и «Россия» с легкостью произносятся как взаимозаменяемые слова, почти как синонимы.
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
