нами возникнет еще более трудная проблема, как вообще выбраться из ледового плена.
«Кто придумал для вас, ребятки, эту экспедицию?» – писала одна американская мать в письме, полученном нами 13 ноября, когда самолет «Дакота» в темноте полярной ночи произвел безукоризненное сбрасывание – такое же удачное, как и все предыдущие. Мы тогда пополнили наши запасы мясом и яйцами, из которых ни одно не треснуло. Эта женщина недавно прочла в газетах об экспедиции и обнаружила, по ее словам, сходство между нами и мужчинами ее семьи. «Если вы, детки, нуждаетесь в работе, то купите себе справочник по всем видам профессий. То, что вы, сидя на плавучей льдине, где вокруг вас нет ни одного живого существа, кроме тюленей, имеете какое-то занятие и какой-то заработок, – это не лучший выход из положения. Вам уготовлен богом иной образ жизни, и Соединенные Штаты – лучшее место для вас. Вы нужны в нашей стране, чтобы помочь людям почерпнуть то полезное, что вы знаете, научить их, как сохранять здоровье. Почему наше правительство не послало самолета, чтобы забрать вас, детки, и доставить в нашу страну, пока вы не погибли?» Свое письмо она заканчивала словами: «Остаюсь в почтительной надежде, что вы скоро вернетесь домой, разрушив заговор, составленный с какой-то зловещей целью… Позабудьте о путешествии в 3800 миль, – советовала она. – Мы относимся к вам с любовью, и вы нужны нам здесь, в Северной Америке». Как бы в ответ на ее мольбы, ветер в этот вечер изменил направление, и нас стало относить на юг в сторону Аляски.
Рождество было для нас своего рода временной вехой, отмеченной только тем, что в этот день мы устроили несколько более изысканный обед. В остальном мы занимались обычными делами. У нас было много джина, рома и виски, сброшенных в начале зимы, и порядочное количество пива, но пили мы редко. Пища была самая разнообразная. Жестяной печи, в которой мы пекли хлеб, доставалось немало упреков за многие неудачи, случавшиеся на протяжении всей зимы. Что касается хижины, то она была одновременно и уютным пристанищем, и западней. 3 февраля в полдень температура воздуха была – 44° С. Дым из трубы поднимался вертикально и сливался с тонким пологом тумана, нависшего над хижиной, частично занесенной сугробами снега. На юге виднелся слабый отблеск возвращающегося солнца – белесый горизонт, бледное пятно цвета сепии на гребне серой гряды облаков. На юго-востоке низко над горизонтом сверкала, как бриллиант, Венера. На севере красовалась полная и холодная луна, а прямо под ней искрящийся сноп серебристого света растекался по льдинам. Весь ледяной пейзаж был залит светом – холодным, таинственным зимним светом, от которого торосы выглядели, как пенящиеся белые буруны, а льдины походили на тихие лагуны. Но за ночь погода изменилась: тучи заволокли небо, поднялся сильный ветер, и в четыре часа утра наша льдина раскололась надвое.
За следующий день нас отнесло на восемь миль к югу, и наш зимний лагерь, накануне казавшийся вполне надежным, хотя он находился в 150 ярдах от ближайшей трещины, теперь оказался у опасного стыка двух трещин. Наша льдина при сжатии в любое мгновение могла быть раздавлена, как хрупкая яичная скорлупка.
5 февраля зашла луна. Мы больше не увидим ее до 21 февраля – в этот день год назад мы вышли с мыса Барроу на Аляске с четырьмя упряжками собак к Северному Ледовитому океану и начали наше рассчитанное на шестнадцать месяцев путешествие. Тогда мы были в прекрасном настроении, уверенные, что если мы благополучно минуем первую сотню миль предательского прибрежного молодого льда, то к наступлению первого сезона таяния нам удастся наверстать время, потерянное из-за трехнедельного опоздания с выходом в путь.
К 5 февраля мы отставали от графика на 350 миль; до цели нам оставалось пройти такое же расстояние, какое мы прошли уже от мыса Барроу. Предстоявший нам путь казался огромным. Чтобы достичь северного берега Шпицбергена, надо было пройти за сто дней столько же, сколько мы прошли за год без двух недель. И чтобы добраться туда до начала таяния льда, мы должны были покинуть нашу зимнюю базу за две или три недели до появления солнца и преодолеть от 1300 до 1500 миль. А это ведь самое холодное время года: температура иногда достигает свыше 50° мороза.
Столь ранний выход должен был означать также, что нам придется двигаться с максимальным грузом, так как для арктической вспомогательной эскадрильи канадских военно-воздушных сил первое из трех сбрасывание, намеченных для пополнения наших запасов во время заключительной стадии путешествия, было запланировано лишь на 25 марта. Пустившись так рано в путь, мы будем вынуждены тащить с собой до самого Шпицбергена восемьдесят фунтов заснятой пленки, некоторые научные приборы и огромное количество метеорологических, гляциологических и геофизических материалов, собранных за восемь месяцев дрейфа. Причем даже самые опытные канадские летчики не были готовы вылететь в наш зимний лагерь и попытаться приземлиться, прежде чем взойдет солнце. Нам стало казаться, будто вдоль воображаемой линии круга, описанного вокруг полюса с радиусом в 260 миль, существует какая-то преграда, быть может, даже вал, через который дрейфующие на север льдины не могут пробраться. С конца октября нас не меньше четырех раз уносило дрейфом до 86° с. ш., а однажды мы очутились в получасе ходьбы от этого воображаемого препятствия, и каждый раз мы снова и снова откатывались обратно до 85°30 с. ш. На этой широте оказалась наша хижина, после того как первая зимняя льдина раскололась и мы вынуждены были передвинуться назад. Вначале мы надеялись разбить зимний лагерь на 88° с. ш., откуда трансполярный дрейф перенес бы нас через полюс. Если бы этот план удался, то до Шпицбергена нам осталось бы менее 600 миль. Но к тому времени, когда нам пришлось повернуть назад и возвратиться на летнюю льдину, мы достигли всего лишь 85-й параллели. А зимний дрейф, который, как мы ожидали, должен был к 1 марта 1969 года переместить нас на 87° с. ш. и 140° з. д., вместо этого отнес нас на 130 миль к востоку от курса.
С подобным же затруднением столкнулся Нансен во время героического дрейфа «Фрама». После первых восемнадцати месяцев стало очевидно, что тринадцать человек экипажа «Фрама» вряд ли достигнут полюса, если не оставят корабль, где они были в тепле и безопасности, и не пройдут пешком последние 300 миль. Это и сделал Нансен 14 марта 1895 года, отправившись к полюсу с одним спутником, двадцатью восемью собаками, тремя нартами и запасом продовольствия на сто дней. Вскоре после окончания зимы Нансен отправился к полюсу, покинув своих товарищей, которые остались на «Фраме», чтобы в более приятной, но и более однообразной обстановке попытаться завершить дрейф и высвободиться из примыкавшего к Шпицбергену полярного пака. Крушение надежд, очевидно пережитое Нансеном зимой 1894/95 года, переживали и мы в предыдущие пять месяцев, когда нашу зимнюю хижину уносило к востоку, а не к северу. По примеру Нансена мы во время дрейфа занимались научными исследованиями. Теперь, полные энтузиазма, но и с некоторой тяжестью на сердце решили дней через десять двинуться в путь.
Но полярная ночь отступала слишком быстро для глаз, привыкших к постоянной темноте, и небо на юге казалось нам в полдень ослепительно ярким. 23 февраля мы решили, что не можем допустить, чтобы солнце застигло нас на месте. Мы должны покинуть зимнюю стоянку и в отчаянной спешке бежать от него, двигаясь на север, в тень земли. Но это было невозможно. Солнце карабкалось быстрее, чем могли бежать люди и собаки, и мы знали, что под его лучами тонкая пленка льда, покрывающая Северный Ледовитый океан, начнет таять задолго до того, как мы увидим перед собой цель нашего путешествия. Когда мы думали об этом, в нашем распоряжении оставалось только сто дней, за которые надо пройти 1500 миль. Можно ли преодолеть такое расстояние? На протяжении пяти миль в сторону отступающего к северному горизонту мрака вилась плотно утрамбованная дорога: сверкающий след то взбирался на гребни, то опускался во впадины торосистых льдин, напоминая кильватерную струю океанского лайнера; изящная кривая этого следа пересекала замерзшие морские озера и исчезала в хаосе ледяных глыб. Мы жаждали вырваться на волю и почти готовы были покинуть наш лагерь – пристанище, неожиданно ставшее для нас тюрьмой. Жгучее желание требовало действий, нервы наши были натянуты, собаки запряжены, на нартах уже лежал наш груз.
10 БРОСОК К ПОЛЮСУ
24 февраля утром в половине седьмого мы завтракали. Все было упаковано, но кое-что надо было еще рассортировать, поэтому в хижине царил полный беспорядок. Едва мы начали завтракать, как услышали грохот – гулкие звуки, которыми, как мы знали по предшествующему опыту, сопровождается ломка льдины. Мы бросили все, кинулись к двери и увидели, что льдина вокруг нас трещит и раскалывается на части. Одна трещина, ближняя к хижине, зияла футах в двенадцати от нее. Мы не были как следует одеты для работы на открытом воздухе, а мороз доходил до 40°, и дул легкий ветер, но думать об этом не приходилось, так как мы оказались отрезанными от наших собак, нарт и большей части груза. Итак, мы разделились. Я перепрыгнул через трещину и попытался перегнать собак на нашу сторону. Только Фриц
