«Полагая, что никакое будущее сибирское правительство не сможет принять подобных условий, — писал Унгерн, — мы тоже категорически отказались от разговоров о подобной контрибуции и заявили через уполномоченного Львова о том, что в конце апреля начнем организационное наступление по всем фронтам, а до того времени будем напоминать о себе спорадическими набегами»[601].
Чем были эти переговоры для «кремлевских мечтателей»: искренним желанием сдачей Сибири на какое-то время ослабить тиски кризиса или более мелкими тактическими соображениями борьбы с центральноазиатской контрреволюцией? Сказать трудно. Во всяком случае это был бы любопытный эксперимент; отдать часть страны во власть политических противников, под их «НЭП», и таким образом за ее счет продолжать питать бег европейской России по рельсам военного коммунизма прямо в социализм. Тем не менее все внешние обстоятельства не представляли бы для партии большевиков столь серьезной угрозы, если бы их многократно не усилили собственные внутрипартийные противоречия, и главным образом противоречия в высшем руководстве. Как сложившиеся во время войны довольно жесткие взаимоотношения властных структур с различными социальными слоями России, так и устоявшиеся отношения в самой партии не могли избежать воздействия со стороны главного обстоятельства времени — окончательной победы в гражданской войне над буржуазно-помещичьей коалицией. Из фундамента системы военного коммунизма выпал один из краеугольных камней, и вся политическая надстройка покрылась трещинами.
Разрушение здания военного коммунизма началось с верхнего этажа, построенного весной 1920 года, — с милитаризированной организации промышленности. РКП(б), долгое время затягивавшая вопрос о пересмотре крестьянской политики, как рабочая партия не могла не отреагировать на возникающие течения в рабочей среде — после того как в ноябре 1920 года на V Всероссийской конференции профсоюзов был поставлен вопрос о переходе от методов руководства, сложившихся в военных условиях, к развернутой рабочей демократии, в самой партии начинается кризис, приобревший форму дискуссии о профсоюзах. Кризис в партии и ее верхушке стал последним венцом общественного кризиса, в котором глубину фундамента определяло крестьянство.
Помимо ряда других проблем, в дискуссии о профсоюзах в последний раз перед НЭПом с новой силой появилось противоречие между двумя глубинными течениями в послеоктябрьском большевизме, четко обозначившимися еще весной 1918 года. Только на заключительном этапе военного коммунизма поменялись главные герои: вместо Рыкова встал Троцкий. После того как его предложения по кардинальному пересмотру крестьянской политики были отвергнуты большинством ЦК, он ищет другие источники развития и обращается в сторону промышленного пролетариата. 3 ноября на комфракции V конференции профсоюзов Троцкий выдвинул лозунги «огосударствления» профсоюзов и «завинчивания гаек военного коммунизма».
Однако у Ленина и его приверженцев по-прежнему доминировало «соглашательское» настроение в отношении города. Он не был склонен экспериментировать с истощенным пролетариатом и накалять обстановку в рабочих центрах. В поисках резервов Ленин вновь обращается в сторону деревни, и при его деятельной поддержке радикальный проект государственного принуждения в крестьянском производстве находит выражение в постановлении VIII съезда Советов. Впрочем проект этот, как и гаечный ключ Троцкого, был уже. не тем инструментом, которого требовал разлаженный общественный механизм.
Развязка совпала с кульминацией. По стечению обстоятельств в то время, когда в Москву собирались делегаты X съезда РКП (б), чтобы приложить усилия к выходу из политического и экономического кризиса в стране, у стен Петрограда вспыхнуло восстание гарнизона Морской крепости Кронштадт и некоторых кораблей Балтийского флота. Кронштадтский мятеж поставил высшую точку в росте политической напряженности кризиса 1921 года и явился непосредственным продолжением сильных рабочих волнений, охвативших Петроград в последнюю неделю февраля. 24 февраля после закрытия Петроградского трубочного завода для перерегистрации рабочих среди них началось волнение. В тот же день был выставлен караул курсантов, не допустивших рабочих на завод, рабочие двинулись к заводу «Лаферм», сняли рабочих этого завода и последовали к Балтийскому заводу. Балтийский завод присоединился к демонстрации, но высланными против них курсантами и кавполком 11-й стрелковой дивизии демонстранты были рассеяны. В этот день рабочие предприняли неудачную попытку захватить винтовки 98-го стрелкового полка. 25 февраля демонстранты в различных частях города рассеивались курсантами, поскольку хотя в красноармейских частях волнений не было, «но положиться на них было нельзя»[602]. Среди забастовавших появлялись откровенно антибольшевистские прокламации с требованиями коренного изменения политики, освобождения арестованных социалистов и рабочих, свободных перевыборов в Советы, профсоюзы и т. п. 28 февраля в Невском районе были расклеены прокламации, открыто призывающие к созыву Учредительного собрания — «Долой ненавистных коммунистов!», «Долой Советскую власть!»[603]
Среди волновавшихся рабочих вращались посланцы из Кронштадта. К 1 марта заканчивался срок полномочий Кронштадтского совета, и предстояли выборы нового. 28 февраля на собрании команды линкора «Петропавловск» была принята резолюция с требованием немедленных свободных выборов. К ней присоединилась команда крейсера «Севастополь». На 1 марта вновь были назначены митинги на «Петропавловске» и в здании манежа, но толпы хлынули на Якорную площать. Выступал председатель Президиума ВЦИК М. И. Калинин и был освистан. «Брось, Калиныч, тебе тепло!» — шумела площадь. Митинг принял резолюцию, в которой повторялись требования свободных и тайных выборов в Советы, освобождения политзаключенных, упразднения политотделов, свободы торговли и т. п.
Изучая причины Кронштадтского мятежа, как правило, всегда делали упор на тесную взаимосвязь событий на флоте с крестьянской политикой большевиков. В Кронштадте, как и в 1-й Конной, как в любой другой части армии и флота, регулярно получали письма из дома, которые создавали соответствующее настроение у матросов тем более, что к началу 1921 года личный состав Балтфлота сильно изменился. Подавляющее большинство команд и гарнизона составляли новобранцы, да еще с Кубани, да еще с, Украины, из тех областей юга, которые были далеки от прокоммунистических настроений. «Вот этот-то новый матрос, деревенский парень, одетый в матросский костюм, и был основной социальной силой взбунтовавшегося Кронштадта»[604].
Нет спору, но все же и нет особых оснований далеко разводить кронштадтского матроса 1921 года от кронштадтца 1917–1918 годов. Скорее, матросы, в силу особенности своей службы, всегда отличались большей спайкой и организованностью, чем пехотная «крупа». Кронштадтский совет еще в начале лета 1918 года, также после полосы волнений на петроградских предприятиях, вынес резолюцию, в которой заявлялось:
«Вся власть Советам! Не для того трудовые массы потратили столько сил и крови, добиваясь своего освобождения, чтобы ими управляли, они имеют насущное и неотъемлемое право в лице своих Советов управлять самостоятельно… централизация власти ведет к диктатуре партий, а последняя к диктатуре отдельных личностей, всегда гибельно отражающейся на общем деле трудящихся… Долой диктатуру партий и лиц!»[605]
Почти о том же в 1918 году трубила «краса и гордость», о чем в 1921 году в кубриках и на Якорной площади горланили «жоржики» и «иванморы»: мы свободных выборов, как и белой булки, три года не видели.
На следующем собрании 2 марта комиссар Балтфлота Кузьмин заявил, что коммунисты от власти добровольно не откажутся и будут бороться до последних сил. Вожаки матросов, полагая, что со стороны коммунистов может последовать неожиданный удар, начали расставлять военные посты. Все сохранившие верность большевикам начали покидать крепость, власть перешла к временному революционному комитету, во главе которого встал старший писарь линкора «Петропавловск» Петриченко. 3 марта весь Кронштадт остался в руках ревкома, всем стало ясно — конфликт вступил в необратимую фазу, начался мятеж. Часть коммунистов осталась и образовала Временное бюро кронштадтской организации РКП во главе с комиссаром продовольствия Кронштадта Ильиным. 3 марта «Временное бюро» приняло обращение к коммунистам с призывом поддержать ревком и всё его мероприятия. По словам Троцкого, из кронштадтских
