слышал ее вопроса. Затем она сказала:
— Я думаю, что тебе надо что-нибудь перекусить. Вся штука в том, чтобы набить себе брюхо. Хочешь, я сделаю тебе сандвич?
Он что-то буркнул ей, и она исчезла.
Теперь и старуха и девушка указывали на юношу, которого звали Ганзель. Все не сводили с него глаз, когда он большим черным крестом перечеркнул слова «ЭТО ПОЗЖЕ, ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ». Сунув кисть обратно в ведерко, он присоединился к своей сестре. Оба они покивали старухе, давая понять, чтобы она обратила свое внимание на собравшихся. Она побренчала браслетами и, вытащив из-за пояса платок, сплюнула в него сгусток мокроты. Затем, вскинув руку, она призвала к молчанию, дождалась его и заговорила громким, ровным, надтреснутым голосом со средне-западным акцентом:
— Не позже, чем вы думали, — и отныне никаких тайн!
Она замолчала, втягивая щеки и облизывая губы, словно их сухость не давала ей говорить. В воздухе стали слышны звуки быстрых отчаянных поцелуев. Гретель дала ей отпить глоток пива. Снова облизнув губы, женщина глотнула воздуха и внезапно гаркнула:
— Время! — обе руки она держала вскинутыми в воздух, стараясь предотвратить всякие споры среди собравшихся.
Несколько секунд компания ждала в молчании, но постепенно стали раздаваться шепотки, бормотание росло, и Джой услышал слова какого-то мужчины.
— Пусть уж лучше она будет здесь, чем в каком-то подъезде. Кроме того, она так сдвинулась, что и не представляет, что с ней делают. — А женщина ответила: — О, только не говори мне, что она ничего не знает. Я думаю, это жестоко. Эта публика все соображает, как бы она ни затуманивала себе мозги.
Старуха снова повисла на Мак-Альбертсонах, которые поддерживали ее. Затем она обратилась лицом к собравшимся и внезапно крикнула: «Время уходит от нас! Больше его не осталось!» Губы ее растянулись, обнажив мелкие желтоватые зубы, и застывшая на лице механическая улыбка должна была продемонстрировать высокое мастерство кукловодов.
Ища одобрения, она посмотрела на Мак-Альбертсонов. Оба они торжественно кивнули. Затем, словно сломавшись в поясе, женщина, звеня металлом, клюнула верхней половиной туловища. Она изобразила поклон. Мак-Альбертсоны зааплодировали. Все присоединились к ним. Поднялся невообразимый шум, превысивший все мыслимые пределы, и в нем можно было различить свистки, крики, топанье ног и даже два или три вопля.
Рядом с Джоем оказался Рэтсо, толкнувший его локтем.
— Ну, как тебе эти овации? Черт возьми, что тут будет — пение или танцы? Мне кажется, теперь они ее заставят грызть живьем петушиную голову.
Бросив Рэтсо на полуслове, Джой стал прокладывать путь среди голосов и шума, минуя столики для коктейлей, стулья музыкантов, и все ближе и ближе приближаясь к старой женщине, которая снова оказалась рядом с Мак-Альбертсонами.
На пути у него внезапно выросла женщина в оранжевом платье, держа в руках по большому толстому сандвичу.
— Я думаю, что ты хотел именно это! — сказала она.
Джой сказал «Спасибо», но сандвичи не взял. Притронувшись к ее плечу, он отодвинул женщину в сторону, продолжая двигаться по направлению к старухе.
Он чувствовал, что вечеринка как-то поехала не в ту сторону. Еще секунду назад он что-то понимал. Он ясно видел что-то важное, касающееся его жизни, — и вдруг он все забыл. Или, может, ему только показалось, что он увидел это откровение и оно ускользнуло от него? Из-за этой старухи? Кто она?
Присмотревшись к ней с близкого расстояния, он понял, что она куда старше, чем казалась, появившись на публике. Ясно чувствовалось, что ее мучает какая-то боль, — но глупо, было дать понять, что видишь ее. Лоб ее был напряженно сморщен. Густой слой пудры скрывал обрюзгшую кожу. Глаза ее, непрестанно мигавшие, казалось, никогда не знали отдыха. В них были отсветы какого-то неизбывного страдания, начало которого было положено давным-давно. Порой, борясь сама с собой, она дергалась и прикрывала глаза, и на густом слое штукатурки на лице появились трещины.
Джой попытался вспомнить, что же он хотел спросить у старой леди — или у Мак-Альбертсонов? Он стоял прямо перед ними, но они не обращали на него ровно никакого внимания: казалось, они были не в силах оторваться от лицезрения друг друга, не видя никого и ничего вокруг. Да Джой и сам был уже не в силах смотреть на них сверху вниз. Странные ощущения, только что владевшие им, как бы умерли в нем. Он больше не испытывал никакой тяги к этим людям. Перед ним были просто симпатичные мальчик и девочка и старая женщина, которые пытались устроить что-то вроде вечеринки. Его всегда интересовали такие «партии», но когда он посетил одну из них, она ему не очень понравилась: если они так выглядят, то тут куда скучнее, чем на улицах.
Крупный мужчина с сияющим круглым лицом схватил Джоя за руку и сказал:
— Вы слышали, что сказала мать Серес? Она сказала, что часы отсчитывают последние секунды. Так что, ложись, дитя мое, и умирай. — Мужчина засмеялся и направился к кому-то еще, вопрошая: — Вы слышали, что я сказал этому парню? Я сказал: а вы слышали, что сказала мать Серес? Она сказала…
Встрепенувшись, Джой решил действовать. Быстро настигнув говорившего, он схватил его обеими руками и сказал:
— Эй, чего ты ко мне лезешь?
— Лезу к тебе? — переспросил мужчина с круглым лицом. — Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, чего ты ко мне пристал? Ты считаешь, что во мне что-то не так? Или что?
— Ты с ума сошел, — сказал мужчина. — Отпусти мою руку.
— Ничего твоей руке не сделается. Я хочу услышать ответ, — сказал Джой.
Рядом с ним оказалась Гретель Мак-Альбертсон.
— Спасибо за визит, — сказала она Джою, — но теперь нам хочется, чтобы вы ушли.
Рэтсо тоже оказался здесь. Он сказал:
— Ты что, под кайфом? Бомбанулся? — И затем, повернувшись к Мак-Альбертсонам, он сказал: — Да он всего лишь бомбанулся, вот и все.
Когда Рэтсо вытащил его из комнаты в холл, Джой сказал:
— И вовсе я не под кайфом. Был, а сейчас нет.
Пальто Рэтсо было погребено в куче, которую он стал разбрасывать.
— Я куда-то вляпался, вот что со мной происходит. Я жутко вляпался, и мне жутко хочется послать их всех.
— Я нажрался до отвала, — сказал Рэтсо. — А теперь мне бы полежать.
В дверях появилась женщина в оранжевом платье.
— Эй!
Рэтсо посмотрел на нее и сказал:
— Я же сообщил тебе, сколько, не так ли?
Джой перевел глаза на женщину.
— Скажи ей еще раз, Рэтсо.
— Двадцать долларов.
— Заметано, — сказала женщина. — Моя — с выщипанным мехом. Вон под тем пальто, что в елочку. Пошли.
Рэтсо сказал:
— И еще на такси для меня. Двадцать ему — а мне на такси. О'кей?
Женщина сказала:
— Знаешь, что я думаю? Я думаю, что тебе уже пора исчезнуть. С концами. Как трупу!
— Согласен, — сказал Рэтсо. — И за эту услугу я прошу всего лишь доллар на такси.
Женщина вытащила из лифчика скатанный в трубочку доллар и протянула его Рэтсо.
— Как только сосчитаю до десяти, чтобы тебя тут не было. Один, два, три…
Рэтсо пустился вниз по лестнице. Джой помог женщине одеть ее шубку.
— Эй, — сказал он. — А как тебя зовут — милашка что ли?
— Ну? — удивилась она. — Так ты и не з н а е ш ь? Мне это нравится. А я знаю, что тебя зовут
