самое, которое вело фургоны через всю нашу страну. Женщины поддерживали мужчин, льстили им, руководили ими — поэтому дикари сдались и исчезли с лица земли. Вы понимаете, что эти качества не исчезли, они продолжают составлять суть вещей. Моя мать прибыла в Миннесоту в таком фургоне. Иными словами — разрешите мне растолковать их вам, разрешите объяснить, что они значат — в течение ее жизни страна превратилась из обиталища пионеров в тот цветущий сад, который радует нас и поныне. Мы с вами, Джой, каждый день мы пожинаем урожай в этом прекраснейшем саду мира. И еще есть женщины, которые засевали его, да, и мы в неоплатном долгу перед ними, вся наша прекрасная цивилизация обязана им целиком и полностью.
— И они не только каждодневно гнули спину, но и думали, как бы все это сделать поскорее! Мальчик мой, во всей истории человечества нет страны, которая с такой быстротой, с такой эффективностью перешла от дикости к цивилизованному существованию. Вот в ч е м дело. — Он застенчиво посмотрел на изображение Эстелл и смахнул слезу. Пожилая леди на снимке, казалось, принимала комплименты с присущей ей скромностью. — Ну разве она не прелесть? Просто копия королевы Виктории. У нас весь дом устроен в викторианском стиле — вокруг розовое дерево и красный бархат, и мы живем в величественной башне, которая смотрит на озеро, и вокруг такое изящество, все в стиле. Я вожу ее в кресле-качалке в театр и на все концерты — когда она может. Не так ли? — спросил он, обращаясь к изображению. Затем он нежно поцеловал его и объявил, что настало время поесть.
Затем последовал долгий телефонный разговор, в ходе которого портье объяснял Локку, что в отеле нет ресторана, а тот усердно убеждал портье, что он ошибается и что ресторан обязан быть, потому что он голоден.
В один из моментов разговора он прикрыл ладонью микрофон и объяснил свое нетерпение гостю:
— Джой, можете ли вы себе представить, этот бедняга вбил себе в голову, что во всем отеле нет ресторана. И, конечно, я никак не могу его переубедить. На железных дорогах то же самое? Вы понимаете, почему я вынужден летать? Наконец упорствующий портье «признал», что в соседнем квартале есть китайский ресторанчик и пообещал послать кого-нибудь за едой.
До, во время и после еды, не переставая рвать и разжевывать мясо крепкими белыми зубами, Локк беспрерывно извергал из себя потоки слов. Казалось, он непрестанно возводил из них какие-то чудовищные конструкции, которые могут привидеться только в ночных кошмарах, растущие с такой скоростью, что глаз не поспевает следить за ними. Растущие и падающие громады слов были посвящены Джою Баку, хотя он сам смутно улавливал тему разговора, но словоизвержение Локка исходило из убеждения, что гость его представляет идеальный образчик человеческой природы, в котором нашло счастливое сочетание героизм и мужество раннего Гарри Купера, а также культура, чувствительность и страстность Рональда Колемана. Казалось, что Локк боялся, что, если его гостю будет позволено произнести больше, чем несколько слов, все его конструкции рухнут. Но Джой уже не испытывал никакого желания прислушиваться к этому потоку слов. Просто время от времени он вздымал брови, изображая на лице то или иное выражение, а как только оратор улыбался, он выдавливал ответную улыбку и согласно кивал головой. Порой ему удавалось вставлять фразу-другую в ответ на такие, например, высказывания: «Моя мать терпеть не могла терять присутствие духа!», или «Ну конечно, вы, лихие ковбои, разбираетесь в этом куда лучше, чем я, скромный торговец бумагой», или же «Вот что я хочу сказать: жестокость покорила страну, а женщины покорили жестокость и, я бы сказал, весьма преуспели в этом на благо страны — вы не согласны?»
Но мысли Джоя все время вертелись вокруг одной и той же проблемы: как бы сделать, чтобы этот вечер был ему оплачен. Но он был бессилен. Ровный гул извергающихся слов хозяина действовал на него как наркотик, и он сидел в полном оцепенении. Ему постоянно приходилось бороться с желанием впасть в настоящий транс, и тогда он начинал вертеться на месте, растирать шею, хрустеть суставами и щуриться.
Телефон позвонил после одиннадцати. Джой воспользовался этой возможностью, чтобы выбраться в ванную, где мог посоветоваться со своим отражением в зеркале. Когда он выходил из комнаты, Локк громко и отчетливо говорил в трубку,
— Ты хочешь услышать, какое у меня произошло совпадение?.. Мама, я говорю: сов-па-де-ние! Догадайся, с кем мы сейчас болтаем?.. Я говорю, представь себе, с кем я болтаю, когда зазвонил телефон? С кем го-во-рю?.. Го-во-рю. Нет, не курю! Г-о-в-о-р-ю!.. Беседую!.. О, мама! Тебя не тошнит? Что ты взяла?.. Да нет, этот не годится, почему бы тебе не воспользоваться акустико-ном? А-кус-ти-ко-ном!.. Мама, черт бы тебя побрал, да это просто не-вы-но-си-мо!
В ванной Джой помыл лицо и плеснул на шею холодной воды, после чего крепко растерся, пока не почувствовал, что кровь снова стала циркулировать у него в голове. Затем он почти уткнулся в собственное изображение и прошептал:
— Как только этот сукин сын оторвется от этого чертового телефона, ты перейдешь к действиям! Это приказ!
6
Джой огляделся вокруг в поисках того, что можно было бы украсть. На полочке в туалете лежала электрическая бритва, но она слишком выпирала бы из кармана. Кроме того, когда ты сидишь как голый под пальмой, куда ты ее засунешь? Ничего стоящего не было и в аптечке. Но он снова обильно использовал одеколон, стащив для этой цели обувь и распахнув воротник рубашки, куда обильно залил пахучую жидкость.
Затем он прислушался к тому, что делалось за дверью. Не было никаких признаков, что оживленная беседа по телефону близится к завершению. Джой снова повернулся к зеркалу, начав репетицию:
— Слушайте, мистер, м-м-м… то есть, Тауни. Слушай, Тауни, я говорил тебе, что мой приятель жутко болен? Так оно и есть, и я должен как можно скорее отвезти его на юг. Ага. Ну, я, в общем-то, толком не знаю, чем он болен. Мальчишкой он перенес полиомиелит, а сейчас у него течет из носа, его колотит, он все время потеет, ну и нога у него подворачивается и все такое. Так что вот я и подумал, Тауни, что лучше всего было бы как можно скорее отвезти его на юг. А теперь слушай. Слушай меня, черт побери! — приструнил он сам себя и продолжал подготовку к разговору уже шепотом.
— А теперь тебе придется послушать меня, Тауни. Ох, да тебя я уж наслушался, ты же способен болтать сорок восемь часов без остановки. Да, конечно, мне это жутко нравится, прямо вне себя от счастья каждую засранную секунду. А теперь тебе придется послушать. Мне нужны деньги. И побыстрее, так что, если ты хочешь получить то, что тебе надо, заткнись и приступай к делу!
В гостиной Таунсенд П.Локк сидел на краю постели, положив одну руку на телефонную трубку, которая уже лежала на рычагах аппарата, а другой прикрывая себе рот. У него были вытаращенные от волнения глаза.
— Ох, Джой, — сказал он, когда его гость вернулся в комнату. — Я вел себя, как сущий ребенок. Я орал. Я был просто омерзителен. И бесстыден. Перезвонить ей и извиниться? Она терпеть не может лишних трат. Роскошь обожает, а расточительность нет. Она просто удивительно видит разницу между ними. Ладно, не стоит волноваться, не так ли? Не хлопнуть ли нам по маленькой? — Он ткнул пальцем на бутылку с джином на столике.
— Дай-ка я налью тебе, Тауни, — сказал Джой.
— Спасибо, это очень любезно с твоей стороны.
Джой наполнил стакан до половины чистым джином и вложил его в протянувшуюся к нему красную пухлую руку.
Он остался стоять перед Локком, и низ живота находился как раз на уровне его лица. Наступило долгое молчание. Постепенно Локк мысленно вернулся из Чикаго в Нью-Йорк, но молчание продолжалось. Хозяина явно волновало лицезрение нависшего над ним тела Джоя, и выражение лица его явно показывало возбуждение, в котором он находился.
Джой изобразил на лице улыбку и посмотрел на Локка. Подняв глаза, тот встретил взгляд Джоя и хихикнул. Джой кивнул и, помолчав, сказал:
