место действия, к тому же г-н де Вандом, находившийся в Бретани, также не подчинялся условиям договора, словно и не подписывал его.
Г-н канцлер придерживался противоположной точки зрения, которую разделяли и маршал д’Анкр с супругой; обсуждение с обеих сторон носило весьма острый характер, в запальчивости было произнесено немало резких слов.
Наконец Королева, уже не в первый раз оказавшаяся в трудной ситуации благодаря канцлеру и не желавшая пойти ко дну, отдавшись на волю случая, на сей раз последовала совету г-на де Вильруа, несмотря на все старания маршала и его супруги, и решила сопротивляться непогоде, то есть везти Короля в Пуатье и в Бретань. 5 июля двинулись в путь. Маршал и его супруга, считая себя проигравшими, не осмелились сопровождать Их Величества в этой поездке и остались в Париже.
Прибыв в Орлеан, Королева отправила г-на дю Мэна к Господину Принцу, надеясь, что, принадлежа к его партии, тот имеет больше шансов повлиять на него; но единственным результатом его поездки было то, что Принц, узнав о приезде Короля, заявил, что отбывает в Шатору, где намерен дожидаться сатисфакции за нанесенное ему оскорбление, а проездом навестит господина де Сюлли под предлогом потребовать от него исполнения своих обязанностей, но на деле совсем с иной целью.
Из Орлеана же Королева в третий раз послала маркиза де Кёвра к герцогу Вандомскому, а 14 июля направила в этот город декларацию в пользу вышеозначенного герцога: этой декларацией Король восстанавливал его в должности губернатора Бретани и приказывал городам принимать его, как это было принято прежде.
Господин Принц убедился тогда, сколь малое значение имело губернаторство в Амбуазе, которого он так страстно добивался: другие губернаторы тут же приносили Их Величествам ключи от своих городов.
Когда по прибытии в Тур Их Королевские Величества узнали об отъезде Принца, те, кто отговаривал от этой поездки, попытались убедить их вернуться в Париж; но прибытие епископа Пуатье с двумя сотнями горожан, рассказавших о бедственном положении города из-за бегства главных его чиновников, подозреваемых в антикоролевских настроениях, заставило Их Величества отправиться в Пуатье, где они были встречены аплодисментами простого люда. Они навели там порядок, отстранив Рошфора от должности королевского наместника в Пуатье и отдав ее графу де Ла Рошфуко.
А тем временем в столице всем заправляли г-да де Гиз, д’Эпернон и де Вильруа, дожидаясь момента изгнания канцлера; если бы г-н де Вильруа добился этого тогда, он бы предохранил себя от многих бед, причиной которых был канцлер.
Командор де Сийери настолько поверил в то, что его брат и он сам погублены, что стал продавать свою должность первого шталмейстера Королевы г-ну де ла Трусу, они уже почти ударили по рукам, но тут вмешался Барбен, заявивший, что честь обязывала Сийери сперва поговорить с маршалом д’Анкром, благодаря которому он получил эту должность.
Несмотря на приближение Короля, герцог Вандомский по-прежнему упорствовал, не разоружаясь и не снося фортификации Ламбаля и Кемпера, не впуская швейцарский гарнизон в Блаве, и так до тех пор, пока не узнал о прибытии Их Величеств в Нант, куда, для его собственной безопасности, ему отправили 13 августа предписание, похожее на то, которое было ему отправлено из Орлеана; только после этого он опомнился.
Когда Король проводил заседания Штатов в Нанте, то был немало удивлен крайностями и насилием, проявленными войсками г-на де Вандома, о чем от имени местных Штатов ему поступили жалобы. Ее Величество умоляли не прощать преступлений тех, кто выкупал жен у мужей, дочерей и сыновей — у отцов и матерей, засеянные поля — у владельцев, тех, что, требуя денег, подвергали людей пыткам разной тяжести, вешали или иным путем умерщвляли людей, требовали выкупа под угрозой спалить дома либо труды их жизни. Все это привело Их Величества в такой ужас, что они заявили о том, что ранее, предпочитая предать забвению, а не мстить за оскорбления, нанесенные им лично, они вовсе не имели в виду, что преступления по отношению к простым людям не должны быть наказаны по всей строгости закона.
После того, как эти две провинции — Пуату и Бретань — были успокоены, Король вернулся в Париж, где был уже 16 сентября.
Во время этой поездки в Париже 13 августа скончался принц де Конти. Он не оставил наследников, у него была лишь дочь от второго брака с м-ль де Гиз. Это был принц без страха и упрека, он сопровождал Генриха Великого во время сражения в Иври и потом отличился еще не раз; но он так заикался, что был почти немым, да и разум его был невелик.
Тринадцать дней спустя в Париж прибыл Принц, чтобы сопровождать Его Величество в парламент, где тот 2 октября должен был быть объявлен совершеннолетним, согласно ордонансу короля Карла V102, которым французские короли признаются совершеннолетними по достижении тринадцати лет.
Накануне Ее Величество велела разослать декларацию, в которой она подтверждала эдикт примирения, вновь запрещала дуэли и богохульство.
На следующий день церемония признания Короля совершеннолетним прошла при всеобщем ликовании. После того как Королева передала Королю управление его правительством, Его Величество, поблагодарив ее за помощь в годы несовершеннолетия, попросил ее продолжать править королевством, подтвердив ее последнюю декларацию, разосланную накануне.
13 сентября он заложил с Королевой-матерью первый камень в основание моста, который Их Величества сочли необходимым построить для украшения и удобства города чтобы соединить Ла Турнель и Сен-Поль. Строительство было поручено Кристофу Мари, парижскому буржуа: чтобы покрыть его расходы на мост, Их Величества купили оба острова Нотр-Дам и передали их ему в собственность.
С тех пор главной их заботой стали Штаты: 9 июня их созыв был намечен на 10 сентября в городе Сансе; но события в Пуату и в Бретани заставили перенести его на 10 октября, затем, за несколько дней до этой даты, Король перенес их из Санса в Париж.
Королева еще не успела принять решение относительно Штатов, как Принц тайком сказал ей, что, захоти она того, он бы не стал настаивать на созыве Штатов и что те, кто требовал их проведения, поступили бы так же. Но весьма проницательный Совет, предвидя, что, что бы сейчас ни говорили принцы, впоследствии они же будут жаловаться и получат благовидный предлог, чтобы восстановить народ против правительства и оправдать свой первый мятеж и второй, которые они еще поднимут, окончательно утвердился во мнении созвать Штаты. Пример Бланки, матери святого Людовика, которая велела созвать подобную ассамблею по случаю совершеннолетия сына, служил Королеве подспорьем: по совету ассамблеи Бланка так пеклась о делах своего государства, что ее царствование заслужило благословение народа.
Когда принцы убедились в решимости Королевы, они занялись происками где только можно, чтобы заполучить преданных им депутатов провинций и заполнить их наказы вымышленными жалобами; однако вышло все наоборот, несмотря на то, что на время этих Штатов в Париж прибыли все смутьяны, желавшие поддержать Принца; дошло до того, что Принц пожелал открыто принести жалобу на правительство Королевы и сделал бы это, если бы Сен-Жеран не явился к нему утром и не запретил этого от имени Ее Величества.
Открытие этого знаменитого собрания состоялось 27 октября в соборе Августинцев. Оно было с самого начала нарушено спором среди церковного сословия относительно порядка мест, при этом аббаты претендовали на то, чтобы сидеть впереди деканов и других важных лиц, представленных на ассамблее. Им было приказано рассаживаться и высказываться без особого порядка, но чтобы аббаты Сито и Клерво, как самые почтенные по своему положению, имели бы все же предпочтение.
Герольды потребовали тишины, Король провозгласил, что собрал Штаты, чтобы выслушать жалобы своих подданных и способствовать их разрешению. Затем слово взял канцлер и заявил, что Его Величество разрешил трем сословиям представить свои наказы и обещал ответить им положительно.
Барон де Пон-Сен-Пьер, архиепископ Лионский, и президент Мирон выразили, один за другим, от имени Церкви, второго сословия — дворянства и третьего сословия — народа нижайшую благодарность Королю за его доброту и заботу о его подданных, заверили Его Величество в своем повиновении и нерушимой верности, готовности как можно скорее представить ему свои заявления о злоупотреблениях — ремонстрации. После этого депутаты разошлись, и в течение оставшегося до конца года времени каждая из
