вспомнила, как мне рассказывали, что в этот вечер у Фидлера будет спиритический сеанс, и решила, что это его участники. Однако оказалось, что пришли к Терборгу. Приложив ухо к двери, разделявшей эти номера, я услышала мужские голоса. Голос Терборга и приятный бас, который, как я тотчас установила, принадлежал комиссару уголовной полиции! Разобрать, что именно говорили, я не могла. Говорили по?нидерландски. Подождав в пятом номере, пока все успокоилось и спиритические друзья Фидлера перестали звонить, я спустилась в подвал поискать люк. Рассуждала я так. Фрюкберг был ближайшим соседом Рулофса. Уверенность, с какой Рулофс столь необычным путем выбрался наружу, позволяла допустить, что он проделывал это неоднократно, может быть по определенным дням недели. Если Фрюкберг знал, что сегодня именно такой день, он мог бы воспользоваться отсутствием Рулофса, чтобы незаметно проникнуть в дом, ведь люк на это время оставался незапертым. Попав в дом, он мог уйти, когда ему удобно, потому что открыть изнутри люк, запертый только на задвижку, не составило бы никакого труда. Таким образом, я была совершенно уверена, что подкараулить Фрюкберга легче всего, следя за люком, и рядом с котельной, в кладовой для продуктов, я нашла хорошее местечко, чтобы наблюдать за тайным входом. Если бы Рулофс пришел раньше Фрюкберга, я всегда могла занять свой наблюдательный пост около четвертого номера.
Ровно в двенадцать часов двадцать восемь минут я услышала, что люк открывают. Несколько минут человек стоял в темноте и только на миг включил свет в подвале, вероятно чтобы сориентироваться в темном помещении. Сперва я хотела задержать его в подвале, но отказалась от этого намерения, так как была совершенно уверена, что сумею сцапать его потом. Может быть, когда он начнет действовать в четвертом номере, появятся еще какие?нибудь сюрпризы. Меня удивило, что при нем не было даже маленького чемоданчика, ведь пятьдесят коробочек просто так, в руках, не унесешь.
Труди зажгла потухшую сигарету и на время прервала свое драматическое повествование.
— Я позволила ему подняться по лестнице из подвала и стала ждать. Спешить было некуда, все равно он будет в четвертом номере. Пробираясь наверх, я услышала в кухне какой?то шум. Прислуги там быть не могло, а Фидлер был занят своими духами. Поэтому я решила, что в кухне Фрюкберг. Шум утих, я с минуту подождала, а потом тихонько открыла дверь в коридор цокольного этажа. Мимо комнаты Фидлеров, откуда слышались тихие голоса, я прошла в вестибюль. Я уже давно отметила, что в доме совершенно темно, но приписала это требованиям спиритического сеанса. Войдя в вестибюль, я увидела, что дверь четвертого номера полуоткрыта. Только я обрадовалась, что легко смогу увидать, чем Фрюкберг там занимается, как он быстро вышел из комнаты. Левой рукой он совал что?то в карман своего плаща, в правой держал молоток. По коридору бельэтажа он направился в заднюю часть дома. Прежде чем идти за ним, мне захотелось заглянуть в комнату. Терборг свисал с постели, касаясь плечом пола. Я приподняла его и положила головой на подушку; оказалось, что он ранен, но не серьезно. Пульс был ровный. На полу возле кровати лежал лист белой оберточной бумаги, и я подняла его.
Все это заняло не более нескольких секунд. Пора было в погоню за Фрюкбергом, но вначале нужно было надеть пальто и берет. Я бросилась в свою комнату и, надевая пальто, выглянула в окно: не выбрался ли он наружу. Так и было. Я увидела, как его неясная тень быстро удалялась по проходу между заборами. С трудом я вылезла через люк и, должно быть, при этом потеряла пуговицу от пальто. А вдобавок больно ударилась коленом о верхний край люка. Я готова была кричать от боли, к тому же и передвигалась я теперь прихрамывая. Когда я выбралась на Кейзерсграхт, Фрюкберга уже, конечно, и след простыл. Я знала только одно место, куда он мог пойти, а именно его контору на Ниувезейдс?Форбюрхвал, и поспешила туда. Хромая и спотыкаясь, доковыляла до Вейзелстраат и, к счастью, поймала там такси. Немного не доезжая до его конторы, я отпустила машину и спряталась в подъезде. Простояла я там около получаса и уже совсем было потеряла надежду дождаться, как вдруг кто?то быстро вошел, на ходу вынимал из кармана ключи. В тот же миг он оказался лицом к лицу со мной, но у меня в руке был пистолет, и я скомандовала: «Hande hoch!»[22] Очевидно, голос мой прозвучал внушительно, по крайней мере он повиновался. Я стала позади него, приставила дуло пистолета к его спине, вынудила открыть дверь и войти вместе со мной в контору. Там я его обыскала, но оружия в карманах не нашла. Я приказала ему стать спиной к стене, а сама села за письменный стол. Затем я стала его допрашивать, но он не хотел отвечать. Наоборот, насмехался надо мной и нагло сомневался, что я пущу в ход оружие. Оставалось только устроить ему очную ставку с раненым Терборгом. Спиритический сеанс у хозяев, очевидно, уже кончился, дверь откроет сам Фидлер, и я рассчитывала, конечно предъявив ему свое удостоверение, уговорить его помочь мне и таким образом избежать огласки, вредной для пансиона. И вот, приставив пистолет к спине Фрюкберга, я вывела его на улицу, и нам посчастливилось найти такси. Остальное вы знаете!
— Послушайте, — сказал Ван Хаутем, облокотясь на стол. — Из вашего рассказа я вынес самое высокое мнение о вашем профессиональном мастерстве, но притащить Фрюкберга на Регюлирсграхт — это можно расценивать только как грубейшую ошибку. Чего вы хотели достигнуть, устроив шведу очную ставку с Терборгом? Вы знали всю эту историю, знали, где находится морфий. Таксист гораздо скорей доставил бы вас в полицейский участок, там Фрюкберга задержали бы, а полицейские тем временем вместе с вами произвели бы здесь обыск. Амстердамская полиция так неряшливо не работает, иначе у нас не было бы успехов в борьбе с торговлей наркотиками!
Сапфировые глаза Труди холодно и спокойно глянули на него.
— Что это за бумага валялась у кровати Терборга — я взяла ее к себе в комнату, а вы потом завернули в нее мой кирпич? — спросила она безразличным тоном. — Фрюкберг рисковал своей свободой, тайно проникая в пансион, и, похоже, искал он что?то другое, а не свои коробки с пудрой. Что он искал? Может быть, вы мне объясните?
Ван Хаутем вовсе не хотел доверяться молодой женщине. Она — в этом он был твердо убежден — вела себя по отношению к нему не совсем честно, а он был не из тех, кто позволяет себя допрашивать. Чтобы выиграть время, он принялся осторожно разглаживать помятый лист бумаги, с любопытством изучая эмблему табачного магазина.
— Судя по старым складкам, в нее была завернута коробка с десятком сигар. И здесь карандашом написано «Четвертый номер». Вероятно, Терборг заказал себе коробку сигар, а оберточную бумагу бросил на стул. Может быть, Фрюкберг мимоходом случайно задел ее, и она упала на пол. Да мало ли еще может быть причин, почему она оказалась около кровати!
— Да разумеется… Вы правы. Было глупо трогать ее. И тем не менее я ее взяла…
В дверь постучали, и в комнату поспешно вошел Старинг.
— Ван Хохфелдт звонит, комиссар! Вы с ним сами поговорите?
— Да. Составь пока компанию фройляйн Мигль.
Ван Хаутем встал и вышел из комнаты; он не жалел, что им помешали, так как чувствовал, что швейцарка еще не готова играть в открытую. Помощник комиссара с полуслова понял, что женщину?детектива нельзя оставлять одну, сел рядом на стул и доброжелательно посмотрел на нее.
— Как это вы привели его, фройляйн! — начал он, как ему казалось, по?немецки. — Прямо диву даюсь: молодая интересная девушка одна?одинешенька сумела арестовать и доставить сюда здоровенного парня, который едва не совершил убийство!
Труди кокетливо засмеялась и смерила дюжего Старинга откровенным взглядом.
— Амстердамской полиции повезло, что я оказалась под рукой, иначе он наверняка ушел бы и никогда бы вам его не найти.
Старинг умел почти так же тонко, как его начальник, различать интонации человеческого голоса. Он глуповато засмеялся и безразличным тоном провинциального полицейского сказал:
— Ну и что? Вы же не думаете, что здесь, в Голландии, за удар молотком на всю жизнь сажают за решетку. Такие хулиганские выходки у нас не считаются очень уж серьезными. От силы дней на пятнадцать посадим.
— И из?за такого пустяка сам комиссар, собственной персоной, всю ночь торчит в этом доме?
Она задала этот вопрос таким милым голоском и с таким восхищением смотрела на Старинга своими синими глазами, что он почувствовал себя неловко в шкуре тупого барана. Он был уверен, что Ван Хаутем не проговорился о бриллиантах, иначе швейцарка не стала бы хитрить. Он лукаво подмигнул ей и усмехнулся, как будто мог многое порассказать, стоит его только как следует попросить.
— «Лед»?[23] — спросила она по?товарищески непринужденно.
