— Помните, она слегла в постель с головной болью.
Фледдер нервно барабанил пальцами по колену.
— Но убийство все-таки произошло?
Де Кок утвердительно кивнул.
— В том-то и дело, что произошло, — сказал он с горькой усмешкой. — Только жертвой стала другая девушка.
Фледдер смотрел на него широко раскрытыми глазами.
— Сюзетта де Турне?
— Ну конечно. Как назло, она села в этот поезд. Она несколько раз в году навещала отца в Амстердаме, вот и в этот день решила поехать повидаться с ним.
— А как же это могло случиться?
— Что?
— Ну… подмена… Ведь преступник видел, что это совсем другая девушка.
— Безусловно. Но ему было неважно, кто будет первой: Люсьенна Лакруа или Сюзетта де Турне.
Фледдер прямо оцепенел.
— Вы считаете, что убийце было безразлично, какую из двух прикончить?
— Да. Порядок для него не имел значения…
Фледдер пошелестел газетой, лежавшей у него на коленях. Он по-прежнему не улавливал логической нити в рассказе старого инспектора.
— Но как… — начал было он свой очередной вопрос и умолк, завидев в коридоре Аппи Кейзера с его тележкой.
Фледдер с трудом сдерживал улыбку, а де Кок подавил в себе озорное желание купить у «продавца» баночку сока. Однако поезд подходил к станции Дриберген-Цейст и инспектор поверх газеты взглянул на перрон, где сразу заметил в толпе пассажиров белокурую головку Люсьенны Лакруа. Она нервно озиралась вокруг и как только поезд остановился, поспешила войти в вагон.
Де Кок вздохнул с облегчением. Слава богу, что она пришла, могла ведь и передумать. А она была очень нужна: девушка должна была служить преступнику приманкой.
Поезд тронулся. Де Кок посмотрел на Фледдера — тот сидел с напряженным лицом и больше вопросов не задавал, понимая, что сейчас инспектору не до разговоров.
Они подъезжали к Утрехту. Буфетчик Аппи Кейзер снова вкатил в вагон свою тележку. Именно в эту минуту кондуктор Корнелис де Йонге в тот раз взял в руки стаканчик с отравленным кофе.
За окном поплыли первые жилые кварталы Утрехта. Когда поезд подошел к станции, оба «пассажира» в купе второго класса «погрузились в чтение», раскрыв перед собой газеты, чтобы их лица не были видны тем, кто стоит на перроне.
Но вот поезд снова тронулся и появился Ян Вестернинг в своей новенькой форме и, приблизившись к де Коку, тихо сказал:
— Она в поезде. Сначала два раза прошлась по перрону вдоль вагона первого класса, затем вошла в него.
Де Кок с трудом подавлял желание пойти посмотреть на эту особу. Бездействие раздражало его, хотя он был уверен, что все идет по плану и что Люсьенна, помня о его предупреждении, не станет брать никакой еды, кто бы ей ни предложил.
Вдруг де Кок услышал глухой удар, поезд сделал несколько рывков и стал останавливаться со страшным скрежетом. Старый инспектор сразу смекнул, в чем дело: кто-то сорвал стоп-кран. Они с Фледдером бросились в вагон первого класса, рванули дверь и ввалились в коридор. В первом же купе они увидели испуганную Люсьенну Лакруа, а в коридоре — лежавшего на полу Фреда Принса. При виде инспекторов тот смущенно повертел головой и поднялся.
— Ее что-то спугнуло, — пробормотал он смущенно. — Она сбила меня с ног и выпрыгнула из поезда.
Наконец, поезд остановился, де Кок и Фледдер спрыгнули на землю и побежали назад. Метрах в ста, прямо у железнодорожной насыпи, они увидели лежавшую на траве женщину.
Фред Принс примчался первым и заглянул в ее застывшие глаза.
— Она мертва, — мрачно констатировал он. — Очевидно, прыгая, ударилась о столб…
Де Кок слабо кивнул. Он с грустью вглядывался в лицо женщины, одетой в темно-коричневый костюм и бежевую блузку с воланами. Затем наклонился и сорвал с ее головы седой парик. Фледдер прерывисто дышал ему в затылок.
— Поль! Поль де Колиньи…
Де Кок откинулся на спинку кресла. Дело об убийствах в купе первого класса подошло к своему печальному завершению. Инспектор заранее предвидел этот финал и не чувствовал за собой никакой вины. Ноль де Колиньи сам выбрал свой конец. Де Кок окинул взглядом присутствующих.
Он пригласил к себе домой всех участников операции: Дика Фледдера, Фреда Принса, Аппи Кейзера и Яна Вестернинга — для разговора, который он называл заключительным аккордом в этом непростом деле.
Госпожа де Кок подала закуски и хозяин дома налил гостям в круглые бокалы золотистого коньяка.
С грустной улыбкой он поднял свой бокал, согревая напиток в ладонях и чуть-чуть покачивая его в бокале.
— За самое трудное в моей жизни дело!
Фред Принс перебил его:
— В самом деле?
Де Кок кивнул.
— Да. И я думаю, что мне так и не удалось бы справиться с ним, если бы меня не навела на след одна молодая женщина.
Фледдер бросил на него быстрый взгляд.
— Луиза де Колиньи?
— Да. Луиза де Колиньи… Своими духами… — Он пригубил коньяк и поставил бокал на стол.
— Чтобы все до конца понять в этом странном деле, — начал старый инспектор, — мы должны перенестись в прошлое на четверть века назад… в тихий Энкхойзен, там в маленькую христианскую общину входило несколько семейств, носящих французские фамилии… они были потомками гугенотов, бежавших в семнадцатом веке, в период религиозных войн, из Франции в Нидерланды.
Членами этой христианской общины были в основном образованные, обеспеченные люди. Одному из них — Мишелю де Колиньи, четверть века назад было чуть более двадцати. Во время своей поездки к родственникам во Францию этот молодой человек встретил девушку по имени Мирей Лоррен. Она была красавицей, и Мишель влюбился в нее с первого взгляда. Он предложил ей руку и сердце и Мирей согласилась поехать с ним в Нидерланды, дабы он представил ее своим родителям, как будущую невесту. Но Мирей Лоррен была католичкой, а родители Мишеля — протестантами, и они не дали своего согласия на брак. Мать Мишеля была особенно категорична. Однако Мишель де Колиньи не пожелал отказываться от своей Мирей. Он снял для нее квартиру в Амстердаме и их связь продолжилась… она не осталась без последствий. В сравнительно короткое время Мирей подарила ему двух прелестных детей: мальчика и девочку.
Фледдер прервал его рассказ:
— Поль и Луиза… Мы нашли их в регистрационных списках жителей Амстердама. Они записаны там под фамилией своей матери — Лоррен.
Де Кок кивнул.
— Да, как это принято в подобных случаях.
Он отпил глоток коньяка.
— Все эти годы Мишель не терял надежды уломать родителей. Ему было уже тридцать лет и он уже мог жениться без их согласия, но Мишель не хотел этого делать. И вот однажды он отправился в Энкхойзен, взяв с собой детей, надеясь, что при виде малышей родительские сердца смягчатся. С первых дней
