спросил, не хочет ли он гуся?
— Сейчас вы узнаете, чего я хочу, — ответил он резко. — Прекратите свою пьяную болтовню!
Он оскорбил меня, и я, конечно, в долгу не остался. Всего, что потом произошло, я не помню, но под конец он объявил, что намерен арестовать меня.
Я выскользнул из его рук и помчался по Кинг-стрит. Он засвистел и погнался за мной. Из какого-то подъезда выскочил человек, пытаясь преградить мне дорогу. Я разделался с ним ударом в солнечное сплетение, ринулся через Крессент и, сделав круг по Батт-стрит, повернул на Кемден-род.
У моста через канал я оглянулся. Позади не было ни души. Я швырнул гуся через перила, и он с плеском упал в воду.
Вздохнув с облегчением, я повернул по Рендолф-стрит, где они меня сцапали. Пока я объяснялся с констеблем, прибежал запыхавшийся первый дурак — тот самый, которому я хотел подарить гуся. Они заявили, что мне придется объясняться с инспектором, и сам я подумал, что так будет лучше.
Инспектор спросил, почему я бросился бежать, когда первый констебль хотел отвести меня в полицию. Я ответил, что не имел желания проводить рождественские праздники под замком, но этот довод показался ему удивительно нелепым. Он спросил меня, что я бросил в канал. Я сказал, что это был гусь. Почему я бросил гуся в воду? Я объяснил, что до смерти устал его таскать.
В этот момент вошел сержант и доложил, что полиции удалось выловить мой сверток. Они развернули его тут же, на письменном столе инспектора. Там лежал труп новорожденного ребенка.
Я объяснил, что это не мой сверток и не мой ребенок, но они даже не попытались скрыть свое недоверие.
Инспектор сказал, что дело слишком серьезное, чтобы он мог отпустить меня на поруки (впрочем, для меня это было несущественно, поскольку в Лондоне я не знал близко ни одной живой души). Мне удалось упросить его послать моей невесте телеграмму о том, что я, помимо своей воли, задержан в городе. Рождественские праздники я провел так трезво и мирно, как можно только мечтать.
Следствие показало, что улики против меня недостаточны, и я отделался менее тяжким обвинением в пьянстве и нарушении общественного порядка. Но я потерял службу, потерял невесту и навеки возненавидел гусей…
Мы подъезжали к Ливерпуль-стрит. Он собрал свой багаж и попытался надеть шляпу. Но из-за опухоли от удара подковой она не налезала ему на голову, и он грустно положил ее рядом с собой.
— Нет, — вполголоса произнес он, — сказать по совести, не очень-то я верю в счастье!
