которых вскоре распространился этот приказ, было все равно, от чьих пуль принять смерть – СС или вермахта, но для немецких военных, все еще не забывших об этических христианских нормах прежних веков, это имело значение. Иллюзии относительно собственных добродетелей необходимы для большинства людей, а для солдат – даже больше, чем для других.
В том же месяце, когда Гитлер раскрыл свои намерения перед генералами, правительство Соединенных Штатов официально проинформировало Советский Союз о плане «Барбаросса», о существовании которого стало известно из разведывательных источников еще в январе 1941 года. Хотя реакция Сталина на первое предупреждение американцев в точности неизвестна, в последующие месяцы, получив сообщения о планируемом нападении немцев от Уинстона Черчилля и от собственных разведчиков, он объявлял их британской провокацией. Известно о направленном 10 апреля секретном распоряжении о приведении войск в боевую готовность на важнейшем участке советского Западного фронта в Белоруссии. Вероятно, объяснение своего поведения, данное Сталиным лорду Бивербруку в том же году, столь же правдиво, как и любое другое: он ожидал войны, но надеялся с помощью разного рода уловок выиграть еще хотя бы шесть месяцев.
В любом случае в марте и апреле Красная армия постепенно увеличивала свои пограничные гарнизоны и возобновила строительство фортификационных сооружений в прибалтийских районах. К сожалению, похоже, ни советское правительство, ни армейское командование не могли решить, стоит ли окончательно демонтировать фортификационные сооружения на некогда очень сильной линии реки Днепр и выбрать позицию западнее. Поэтому судьбоносной весной 1941 года крупные концентрации советских войск не были окончательно размещены на оперативных оборонительных позициях. Уже после войны русские признали, что Красная армия не признавала необходимости в доктрине для повсеместной обороны против превосходящих сил противника.
До сербского офицерского переворота 27 марта, направленного против участия Югославии в Тройственном пакте, Гитлер сглаживал южный компонент операции «Барбаросса» в интересах расширения и усиления операции «Марита», направленной против британской армии, высадившейся в Греции. В военной директиве № 20 от 22 марта Гитлер приказал использовать 12-ю германскую армию для оккупации всей Греции. Таким образом, она не могла участвовать в первом танковом ударе из Румынии на Украину, как это следовало из исходного плана «Барбаросса». От итальянцев требовалось сковать в Северной Африке как можно более крупные силы англичан.
Новый командир немецкого корпуса в Африке Эрвин Роммель решил 24 марта действовать без подготовки и воспользоваться неготовностью британцев к ведению оборонительных действий в Ливийской пустыне. К большому недовольству своего более осторожного и консервативного командира генерала Франца Гальдера, Роммель выказал тактическое своеобразие, которое мир научился уважать, и быстро оттеснил британцев к египетской границе даже раньше, чем они сообразили, что произошло. Можно не сомневаться в том, что эти преждевременные действия немцев замедлили неосторожное движение британцев в самую опасную ловушку Гитлера в Греции. Однако они настолько укрепили репутацию Роммеля, что он стал вечной проблемой и беспокойством для армейского Генерального штаба, который должен был вот-вот оказаться втянутым в более насущные требования плана «Барбаросса».
Гитлер был разъярен неожиданным сербским переворотом 27 марта, потому что такое развитие событий угрожало полностью нарушить его замыслы согласования планов операций «Марита» и «Барбаросса». Из-за недавнего расширения «Мариты» в Южную Грецию возник временной цейтнот, и необходимость принимать срочные меры против Югославии оказалась совершенно некстати. В военной директиве № 25 Гитлер приказал отложить начало операции «Барбаросса» на четыре недели. Хотя проливные дожди в Польше, вероятно, тоже сыграли свою роль, нет сомнений, что беспокойство Гитлера относительно возможности повторного возникновения союзнического фронта Первой мировой войны в Салониках явилось основным фактором отсрочки операции «Барбаросса» до конца июня 1941 года.
Опасения фюрера относительно событий на Балканах стали еще больше, когда он 5 апреля узнал, что советское правительство собирается подписать пакт о ненападении с Югославией, что совершенно очевидно было актом рассчитанной провокации. Это ускорило решение обозленного нацистского диктатора напасть на Югославию уже на следующий день. Очевидно, русские надеялись, что немцы застрянут в гористой местности Балкан на всю весну 1941 года. Учитывая присущую Гитлеру, как и многим австрийцам, паранойю в отношении этого региона, они в какой-то мере достигли своей цели, поскольку дата начала операции «Барбаросса» была предположительно отодвинута на 22 июня, то есть через пять с половиной недель после первоначально назначенной даты 15 мая.
Быстрое и грубое вторжение немцев в Югославию и Грецию привело к такому же быстрому возврату русских к политике умиротворения рейха. Один из немецких военных моряков записал в своем дневнике 10 апреля, что в СССР объявлено чрезвычайное положение, предусматривающее повышенные военные приготовления всех военных подразделений на Западном фронте русских. В течение следующих двух недель до немцев доходили слухи из Москвы о том, что русские теперь ожидают нападения. А военно-морской атташе сообщил, что британский посол сэр Стаффорд Криппс предсказал точную дату нападения – 22 июня 1941 года.
Запутанная и щекотливая ситуация на Балканах повлияла на известный визит в Европу японского министра иностранных дел Ёсукэ Мацуоки. Той весной англо-американские военные штабисты в Вашингтоне пришли к заключению о необходимости активизировать действия против европейских партнеров оси, независимо от возможных акций Японии. Вероятно, эпохальный вояж Мацуоки с самого начала имел целью освободить Японию от любых обязательств перед осью, чтобы Страна восходящего солнца получила возможность действовать независимо на Тихом океане.
Остановившись по пути в Берлин в Москве, Мацуока сообщил Сталину и Молотову, как высоконравственные коммунисты Японии неизменно противостоят индивидуалистическим идеалам англосаксонских народов. Не желая быть превзойденным в восточной велеречивости, Сталин ответствовал, что Советский Союз никогда не ладил с Великобританией и никогда не будет. Цепкие японские щупальца, нацеленные на заключение пакта о ненападении, были не слишком удачливы на этом этапе с Советами.
Через три дня Мацуока прибыл в Берлин. Несмотря на напряжение, вызванное отходом Югославии от Тройственного союза, его окружила атмосфера, чрезвычайно напоминающая оперетту Гилберта и Салливана. Гитлер и Риббентроп предупредили странствующего менестреля из Японии, что в случае нового противодействия русскими немецким интересам немецкая армия сокрушит Россию без колебаний. Проигнорировав очевидный намек на будущие намерения Германии, Мацуока ответил, что Япония тоже может оказаться втянутой в войну с Соединенными Штатами в ходе предполагаемой атаки на Сингапур.
Сначала партнеры по оси предпочли не обратить внимания на результаты взаимных намеков. Но неделей позже, 4 апреля, после возвращения Мацуоки по окончании короткого визита в Рим, Гитлер пообещал, что, если Япония вступит в конфликт с Соединенными Штатами или Советским Союзом, Германия присоединится к ней в этой борьбе. В ответ Мацуока заявил о своем согласии с аргументами Муссолини относительно того, что Америка является главным противником оси, в то время как Советский Союз – враг второстепенный. И, вопреки нежеланию немцев открыто противиться любому перспективному пакту между японцами и русскими, Мацуока, похоже, сам достаточно хорошо понял причины, стоящие за невысказанным отрицательным отношением рейха к такому соглашению.
Как и можно было ожидать, после длительного визита в Берлин и Рим, на обратном пути через Москву Мацуока встретил более теплый прием у русских, причем эта теплота никоим образом не была ослаблена впечатляющими немецкими победами на Балканах. Впрочем, какими бы ни были причины, в продолжавшихся неделю переговорах советское правительство больше не настаивало на немедленном прекращении экономических уступок Японии на Северном Сахалине, а Мацуока довольствовался простым пактом о нейтралитете с русскими. Обе стороны оценили важность такого шага. Сталин даже зашел так далеко, что лично пожелал счастливого пути японскому министру на вокзале. Как и царь Александр, оказавшийся перед лицом неминуемого нападения весной 1812 года, Сталин откупился по крайней мере от одного потенциального врага, заплатив сравнительно низкую цену.
Тем не менее, желая продемонстрировать, что его пакт с Токио ни в каком отношении не является антигерманским жестом, на вокзале Сталин также заключил в объятия немецкого посла Шуленбурга и громко объявил ему, так, чтобы слышали все окружающие: «Мы должны остаться друзьями, и вы должны сделать все для этой цели». Затем, обернувшись к новому немецкому военному атташе полковнику Гансу
