— Полагайтесь только на себя, Саймон, думайте сами, как поступать. Я помогу вам, чем смогу, в нужный момент, но до этого...
— Что ж, я уловил. Предстоит веселенькая работенка, и большие начальники снисходительно похлопают мне, если я справлюсь.
— И смешают вас с грязью, если наоборот, — продолжил он и потрепал меня по плечу. — Но я вполне уверен в вас, Саймон. Все пройдет успешно, вот увидите.
— Пока что я не вижу причины, почему будет именно так, но все равно, благодарю вас за доверие.
Он закрыл кейс и взял его.
— Запомните еще одно. Майкл Корк вполне может оказаться что называется «революционером старой закваски», и я думаю, что правы те, кто так считает. Иными словами, он и ему подобные допускают избиение невинных в политических целях.
— То есть он убьет меня, если потребуется, это вы стараетесь мне втолковать?
— Не колеблясь, твердой рукой. — Он положил руку мне на плечо. — Мне надо спешить; обещайте только еще одно.
— Что же?
— Достаньте приличное оружие, — он взял бесшумный пистолет, взвесил его в руке и бросил обратно на стол, — взамен этой гонконгской халтуры.
— Этот, кстати, из Пекина, — ответил я.
— Невелика разница, — с готовностью заметил он и исчез в темноте. Мы слышали, как он спустился по лестнице; потом все стихло.
Разволновавшийся Мейер забегал по офису взад и вперед, нелепо размахивая руками:
— Он всегда заставляет меня чувствовать себя неловко. Зачем ему это надо?
— Он ходил в школу, которую некоторые люди называют приличной. А вы не ходили.
— Ерунда, — ответил он. — Вот вы тоже ходили в приличную школу, но я себя с вами прекрасно ощущаю.
— Моя мать была ирландка, если помните. Вот почему я сохранил чувство такта.
Я выстрелил еще пару раз из китайского пистолета и покачал головой:
— Фергюсон прав. Засуньте эту штуковину обратно в рождественскую хлопушку, или где там вы ее откопали, и дайте мне настоящее оружие.
— Например?
— Хорошо бы маузер, калибра 7,63 миллиметра, модели 1932 года, с круглым глушителем. Эта вещь выпускалась во Вторую мировую войну для германской контрразведки. Может, найдутся одна-две штуки?
— А может, вам еще отдать мои золотые зубы? Это невозможно. Где я теперь его возьму, маузер?
— Найдете. Находили же раньше. — И я протянул ему руку. — А теперь отстегните мне горсточку денег с вашего навара, и я исчезну. Обан — не следующая станция на брайтонской линии, вы же знаете. Он на северо-западном побережье Шотландии.
— Ладно, ладно, не надо мне вашей географии.
Он отсчитал пятьсот фунтов, ворча и потея, что с ним случалось всякий раз, как доходило до расчета. Я засунул купюры во внутренний карман.
— Когда вернетесь? — спросил он.
— Постараюсь послезавтра.
Он прошел за мной к лестнице, и мы задержались у дверей офиса. Он запинаясь сказал:
— Будьте осторожны.
Это выглядело так, словно он старался выказать мне некоторое расположение. Я ответил:
— А разве я всегда не осторожен?
Он вернулся в контору, и сразу же музыкальное прощание Эла Боули настигло меня и проводило до выхода.
Глава 3
Ночные звуки
Едва я успел завернуть за угол, как опять началась пальба; треск очередей легкого автоматического оружия несся над водой сквозь мглу, откуда-то из центра города. Почти немедленно в ответ прозвучала очередь крупнокалиберного пулемета. Наверное, это был бронеавтомобиль с пулеметом «браунинг».
Ночные звуки Белфаста. Бог свидетель, я их наслышался вдоволь за минувшие дни, но в этой части доков было тихо, словно в могиле. Когда я шел по брусчатке мимо складов, меня сопровождал только плеск воды о сваи пристани.
Кругом не было ни души, как и положено в таких местечках, из которых всякий случайно забредший человек норовит поскорее унести ноги. Большая часть уличных фонарей была разбита, один склад, чуть подальше, был сожжен дотла, в другом месте улицу покрывали какие-то обломки и осколки битого стекла.
Я пробирался вперед и наконец на углу следующей улицы увидел то, что искал: большой жилой дом в викторианском стиле. Свет в его окнах был первым признаком жизни во всей округе.
На матовом стекле входной двери красовалась вытравленная кислотой надпись: «Бар для избранных Коэна». Для такого захолустья название было чересчур пышное, но я все же толкнул дверь и вошел.
Я очутился в длинной узкой комнате, дальний конец которой был погружен в полутьму. Слева был небольшой, топившийся углем камин, стояло несколько столов и стульев и больше ничего, если не считать покрытой мрамором стойки с зеркалом позади, что было криком моды в те времена, когда парусные клипперы заходили в Белфаст. А теперь это все растрескалось во многих местах, позолота на листьях, украшавших раму, кое-где отлетела и обнажила дешевый гипс. Под стать этому всему был мужчина, который, оперевшись на пивные краны, читал газету.
Он выглядел явно старше, чем был. Очевидно, из-за пристрастия к выпивке. Из рубашки без воротника торчала грязная шея. Он нервно потер щетину на небритом подбородке, когда увидел, что я приближаюсь к нему.
Когда я подошел поближе, он изобразил на лице улыбку:
— Добрый вам вечер, сэр! Что будете пить?
— Пожалуй, «Джеймсон», — сказал я. — Большой. Будет в самый раз для сегодняшней ночи.
Он замолчал, не отрывая от меня глаз и приоткрыв рот. Улыбка исчезла с его лица.
— Англичанин? — шепотом спросил он.
— Точно. Один из этих фашистских зверюг из-за пролива, хотя, как я полагаю, все зависит от того, на чьей вы стороне.
Я сунул в рот сигарету, а он достал коробку спичек, чтобы дать мне огня. Но его руки так тряслись, что мне пришлось взять его за запястье, чтобы прикурить.
— По правде говоря, тихо у вас тут. Хоть кто-то есть?
И тут позади я почувствовал движение. Мягкие шаги, словно ветер прошелся по траве в лесу. Кто-то спокойно произнес:
— Кто, кроме дураков, будет вылезать наружу ночью в такие времена, когда он может сидеть дома в безопасности? А, майор?
Он возник из полутьмы, что царила в конце комнаты; руки глубоко засунуты в карманы темно-синего двубортного пальто с поднятым воротником, из тяжелого мелтонского сукна, какие обычно носят деловые люди.
Он был ростом в пять футов и два, от силы три дюйма; его можно было бы принять за мальчика, если бы не бледная, какая-то сатанинская физиономия под острым козырьком твидового кепи и темные глаза, словно постоянно устремленные в вечность. Редко доводилось видеть таких — словно измученный, отлетевший дух не от мира сего.
— А вы проделали длинный путь из Керри, — сказал я ему.
— Откуда вы знаете?
— Я имею в виду ваш акцент, разве не так там говорят? Моя мать, храни ее Бог, была из Страдбелла.
