набросаю, — сказал он уже больше самому себе.
— Вот, правильно, набросай, чтобы у зампотыла нам не мычать и руками перед рожей не крутить, — удовлетворенно сказал Ильяс. — Тебе за пленку перевели уже деньги?
— Не проверял, не успел, — ответил тот. — Но с утра отгрузили, должны были перевести.
— Ладно, завтра проверим.
Обратно 'американец' ехал уже без моих указаний, дорогу запомнил и по-моему даже немного этим щегольнул. Надежда пригласила его отужинать, но он предложил перенести это на завтра — видно было, что он весь зудит от желания встретиться наконец с неуловимым начальником тверского конвоя.
Впрочем, записку с несколькими фамилиями пациент мне успел всучить. Попросил проверить на вшивость кандидатов на роль новых матросов его 'Мариетты'. Не уверен я, что это сильно что даст, базы данных у нас что в больнице, что в милиции, что у хитрых контрразведчиков очень не полные, но отзвониться и запросить — почему и нет?
Благо есть кому позвонить. Тесная связь медучреждений с особистами еще тогда наладилась, когда террор пошел. В чеченскую первую или вторую, не помню уже. Толку правда не было никакого, но периодически приходили грозные напоминания о повышении бдительности, отработке контртерроризма и прочего в том же духе. Хотя помнится когда покойный (или беспокойный) Сан Саныч разговорился со мной на эту тему — он как раз нашему отделению читал мораль на тему как вести себя будучи в заложниках, то после грустно отметил очень печальный факт. Что все эти рекомендации — сидеть тише травы, ниже воды, в глаза не смотреть и так далее, то есть то, что рекомендует просвященный Запад для попавшего в лапы террорам заложника — все это как всегда в наших условиях не применимо. На удивленный вопрос Федяевой, нашей поликлинической красотки, так же печально заметил, что ему положено рассказать — вот и рассказал. Беда в том, что западный террорист зачастую целью всей своей деятельности видит обмен живых заложников на чемодан баксов и вертолет до Мексики или куда они там улепетывают. Потому заложники ему нужны живыми. А нашим террорам как правило нужны мертвые заложники, нужна резня и ужас, ничего другого. Зачастую они и требований не выдвигают.
Тут не удержался терапевт Бобров и негромко — как он всегда говорил — осведомился: 'А что тогда делать нам, если случись что?'.
Сан Саныч беспомощно пожал плечами и так же тихо ответил:
— Бежать. Бежать сразу. В разные стороны.
— Так пристрелят же!
— Берут в заложники не одного-двух. Берут по возможности толпу. Толпа, если бежит — затопчет стрелков, особенно если они еще не успели подготовиться. В том же Беслане, когда террорам дали подготовиться, создать систему фугасов — потеряли 344 человека убитыми — большинство детей, да больше 700 ранеными и обгоревшими. Да, осетины не просекли, что будет резня, думали договориться, думали с людьми дело имеют. А это изначально было невозможно, целью было у терроров устроить бойню. Взяли заложников на открытой местности, на утренней линейке. Если б они кинулись врассыпную — набили бы терроры почти тысячу человек? Вряд ли. Старое правило — чем ты дольше в плену, тем сбежать сложнее. Потому — я вам американские рекомендации привел, а думать нужно вам.
Слова Сан Саныча мне потом не раз на ум приходили. Особенно когда с Мутабором встретился. А ведь может потому и выжил. Сложил бы лапки покорно — не разглядело бы чудище во мне союзника. Глядишь бегал бы сейчас я с чьими-то пришитыми ручками и откликался бы на какую-нибудь вычурную кликуху типа… А откуда брал свои кликухи вивисектор? Мутабор — вроде сказки Гауфа? А Альманзор? Знакомое что-то… Кольца… Оловянные кольца Альманзора — точно. Тамара Габбе, тоже сказки. Я ж их помню, отличные сказки были, значит и вивисектор их тоже в детстве читал… Надо же, читали вроде одно и то же, а гляди как вкось вышло. Значит мало правильные книжки в детстве читать, не все это, что нужно, ошибся значит Высоцкий… так какое у меня было бы имя?
Мухамиель? Кохинур? Альдебаран? Или еще лучше — Пилюлио?
А ну его к черту об этом думать.
И я тут же получаю подтверждение, что про серого речь — а серый навстречь. Из такси вылезает мичман Алик. В двух словах объясняет, что Валентина Ивановна очень хочет со мной пообщаться. Мог бы уж как воспитанный человек поздороваться не кивком, а как следует и мое согласие спросить… Ну да ладно, видно с дитенком что не так. Знакомая штука.
Но тут оказывается я ошибаюсь, в чем убеждаюсь сразу по прибытии на Летний пирс.
Кабанова, разумеется, с детенком, но дитенок сладко спит в куколе из спасательного жилета, благо мама с дитем сидят в небольшом катерке. Там же еще какой-то суровых лет военмор, с замасленными руками. Моторист наверное. Мне ничего не остается, как спуститься вниз, на покачивающийся катер. Алик не без изящества отдает швартовы и прыгает на борт. Катерок заводит мотором тарантеллу и шустро двигает вдоль берега. Оба моряка остаются в каютке, или как там это называется, а мы — на корме, под солнышком, греющим лавочки.
— Что то с ребятенкой? — спрашиваю я.
— Нет, с Лялей все в порядке, кушает, спит, растет на глазах.
— А к чему такая срочность? Аж на такси ехали? Что случилось? — улыбаюсь я своей наставнице.
— Вивисектор упокоился — отвечает мне Кабанова.
— Ну туда ему и дорога. Вот уж о ком сожалеть у меня не возникает ни малейшего желания.
— Как сказать. Проблема в том, что у Мутабора пропал стимул к существованию. Вы обещаете помалкивать о том, что сейчас услышите?
— Разумеется.
— Так вот, проект начатый с вивисекторских опытов в принципе провалился.
— Погодите, что вы имеете в виду? — недоумеваю я.
— Вы отлично знаете, сами же в нем принимали участие — сердится на мою недогадливость начальница некролаборатории.
— Вы о пришивании рук что ли? — с некоторым стыдом вспоминаю я бывшее этой весной происшествие. Которое я бы с удовольствиеим забыл ко всем чертям.
— Конечно же нет. Сохранение интеллекта у умирающего в ходе многократной реанимации. Как собственно и были получены материалы для управляемых морфов и самого вивисектора. Не могли вы этого запамятовать.
— Ну да. А что вивисектор тоже сохранил интеллект?
— Отчасти. Во всяком случае он узнавал Мутабора и даже вроде они о чем то беседовали. В перерывах между сеансами…
— Сеансы — это вы что имеете в виду?
— Скажем так — воздействие на вивисектора различными средствами…
— Звучит настораживающе. Слушайте, Валентина Ивановна. Я не ребенок в конце концов, говорите уж прямо. Без эвфемизмов.
Она строго посмотрела на меня, потом перевела взгляд на проплывающий мимо берег.
— А куда мы вообще сейчас плывем?
— Просто катаемся. Морская прогулка. Солнечные ванны.
Немного помолчали. Потом она снова заговорила.
— Всего было проведено 39 экспериментов. Только один, номер три — успешный. И бесполезный. У 38 пациентов сохранения интеллекта не произошло.
— Но у вививсектора было два управляемых морфа с остатками интеллекта. И он сам тоже, вроде как вы говорите, был успешен. Хотя бы отчасти. Значит, вы что-то делали неправильно, не соблюли условий эксперимента.
— Здесь вы правы. Но мы не могли соблюсти условий по определению — печально вздыхает железная Кабанова.
— Не понимаю. То есть у нас, в совершенно диких условиях результат был положительный, а у вас — в 39, то есть 38 случаях — неудачи? Может стоило привлечь лучшие силы? Анестезиологов, например?
— Мы и привлекали. Итог — инфаркт у врача-реаниматолога после очередной неудачи. Его супруга. Канцер — неохотно выдает Кабанова.
