комманданте, уже во второй раз в течение последних двух дней, и слушал голоса, которые доносились оттуда.
Немного погодя двери открылись, и вышел Хэннах в летной одежде. Он выглядел уставшим, был небрит, и глаза ввалились оттого, что недоспал. В десять часов ему предстояло сделать обязательный короткий рейс по контракту в одну из горных компаний, расположенных всего в пятидесяти милях вниз по реке.
Он присел на край стола сержанта, закурил и участливо спросил меня:
— Как ты себя чувствуешь?
— Так, будто мне две сотни дет.
— Будь проклята эта сучка! — Он вскочил на ноги и озабоченно зашагал туда и сюда по комнате. — Если бы я только мог хоть что-нибудь сделать!
Сэм повернулся ко мне. Сейчас он выглядел соответственно своему возрасту, и я впервые заметил это.
— Чем же мне тебе помочь, парень? Я же здесь даже горючее покупаю в кредит. Этот 'Бристоль' сжирает всю мою наличность.
Вот когда закончится мой контракт с правительством через три месяца, у меня появится возможность, но теперь...
— Да ладно, забудьте, — поморщился я.
— Это ведь я затащил тебя в это проклятое заведение, разве нет?
Он, кажется, чувствовал себя ответственным за все, что произошло. Для такого человека было небезразлично, как он выглядел в глазах других людей. Я понимал, но ничего не мог ему возразить.
— Но я свободный человек, белый, и мне уже исполнился двадцать один год, разве не так говорят у вас в Штатах? Вот, возьмите для разнообразия приличную сигарету и помолчите, только об одном прошу вас!
Я протянул ему пачку 'Балкан собрани', и тут же отворилась дверь кабинета комманданте, и появился сержант:
— Не угодно ли зайти, сеньор Мэллори?
Я поднялся и не торопясь вошел в кабинет, что было вполне объяснимо в моих обстоятельствах. Хэннах последовал за мной, не дожидаясь приглашения.
Комманданте кивнул ему:
— Сеньор Хэннах?
— Может, я окажусь полезным, — сказал Хэннах.
Комманданте постарался напустить на себя настолько скорбный вид, насколько это возможно для представителя латинской расы, и покачал головой:
— Дрянное дело, сеньор Мэллори. Вы сказали, что кроме паспорта в вашем бумажнике лежала тысяча крузейро?
Я опустился в ближайшее кресло.
— Скорее там было одиннадцать сотен.
— Вы могли иметь ее на ночь всего за пять, сеньор. Таскать с собой такую сумму — просто глупость.
— А что, она так и исчезла без следа? — вмешался Хэннах. — Клянусь Богом, ведь кто-то должен знать, где найти эту суку!
— Вам же хорошо известен тип этих женщин, сеньор. Работает по всей реке, ездит из одного города в другой. Никто в 'Лодочке' не видел ее раньше. Она сняла комнату в доме на набережной, но пробыла там всего три дня.
— Так вы хотите сказать, что она уже далеко от Манауса и нет никаких шансов ее поймать? — спросил я.
— Совершенно точно, сеньор. Правда всегда горька. Она на три четверти индианка. Очевидно, на время вернулась к своему племени. И все, что ей надо сделать для этого, так это снять одежду. И они все на одно лицо. — Он выбрал длинную черную сигару из коробки на столе и продолжил: — Думаю, что мы ничем не сможем вам помочь. У вас есть счет, чтобы снять деньги?
— Ни пенни.
— Да? — Он нахмурился. — С паспортом не будет много трудностей. Заявление британскому консулу в Белеме в сопровождении моего письма, и через неделю-другую вопрос решится. Но только по действующему закону все иностранцы, не располагающие средствами, должны представить свидетельство о том, что они имеют постоянное место работы.
Я прекрасно понял, что он имеет в виду. Для таких, как я, у них существовали трудовые отряды.
Хэннах перешел в другой конец комнаты, где я мог его видеть, коротко кивнул мне и заявил:
— Здесь нет никаких трудностей. Сеньор Мэллори может работать у меня.
— В качестве пилота? — Комманданте поднял голову и вопросительно посмотрел на меня: — Это так, сеньор?
— Абсолютно верно, — заверил его я.
Хэннах ухмыльнулся, когда комманданте с видимым облегчением изрек:
— Ну, тогда все в порядке.
Он поднялся и протянул руку:
— Если появится что-то интересное об этом несчастном деле, сеньор, я буду знать, где вас найти.
Я пожал ему руку — причем постарался, чтобы это не выглядело уж слишком нелюбезно, — и быстро вышел из кабинета. Я спешил, и только в холле с колоннами Хэннах сумел меня догнать. Тогда я сел на мраморную скамью, освещенную солнцем, а он стоял в нерешительности передо мною.
— Я правильно поступил, там, у него?
Я устало кивнул:
— Я на самом деле обязан вам, но как быть с тем португальцем, которого вы ждете?
— Не получит места, и только. — Он сел рядом со мною. — Слушай, я знаю, что ты хочешь домой, но ведь могло быть еще хуже. А теперь ты поживешь в Ландро с Менни, а между полетами у тебя — комната в 'Паласе' за мой счет. Сохранишь деньги. Плачу сто американских долларов в неделю.
Условия мне показались прекрасными во всех отношениях, и я решил:
— Мне это подходит.
— Но только одно затруднение. Как я тебе сказал, сейчас я живу в кредит. А это значит, у меня нет наличных, чтобы тебе заплатить до конца моего контракта. Придется подождать три месяца.
— Но у меня не такой уж большой выбор, верно?
Я встал и пошел к выходу, а он бросил мне вслед с некоторым восхищением:
— Боже, а ты хладнокровный человек. Может ли хоть что-нибудь вывести тебя из равновесия?
— То, что случилось прошлой ночью, было и прошло, — ответил я. — А сегодня — уже другой день. Мы вечером летим в Ландро?
Он уставился на меня с легкой улыбкой, хотел что-то заметить мне, но потом, вероятно, передумал и кивнул:
— Да, надо бы. Как раз завтра по графику, раз в две недели, рейс в Санта-Елену. Еще предстоит перегнать 'Бристоль'. Я скажу Менни, чтобы он как можно скорее проверил мотор. Выходит, что нам лететь обоим. Что ты на это скажешь?
— Так за это мне и платят, — ответил я и пошел вниз по ступеням к поджидавшему внизу кебу.
Взлетно-посадочная полоса в Манаусе, которой пользовался Хэннах, в то время не отличалась грандиозными размерами. Рядом стоял небольшой деревянный домик администрации с башенкой, и в ряд вдоль реки тянулись дряхлые ангары, крытые ржавым гофрированным железом. В этом заброшенном месте стоял всего один самолет — 'Хейли', который выглядел здесь довольно странно, его стабилизатор, выкрашенный красным и серебряным, блистал на послеполуденном солнце.
Как раз была сиеста — время послеобеденного отдыха. Вокруг — ни души. Я швырнул свою парусиновую сумку на землю возле 'Хейли'. Стояла такая жара, что я с радостью сбросил летную куртку.
