льют ведрами воду. Поразительно, что это делает с людьми. Если вы ближе присмотритесь, то поймете, что я имею в виду.
Радл подошел к стене и увидел: то, что он принимал за грубую поверхность, на самом деле было слоями засохшей человеческой кожи, оставшейся на бетоне в тех местах, где жертвы пытались ползти по нему, терзаемые мучительной болью.
— Инквизиция гордилась бы вами.
— Не будьте саркастичным, господин полковник, здесь это опасно. Я видел здесь генералов на коленях, умолявших о пощаде. — Россман весело улыбнулся. — Но ее нет ни здесь, ни там. — Он пошел к двери. — Что теперь вам показать?
— Ничего, благодарю вас, — ответил Радл. — Вы мне все разъяснили, разве не это было целью мероприятия? Можете вести меня обратно.
— Как скажете, господин полковник. — Россман пожал плечами и погасил свет.
Когда Радл вернулся в кабинет, Гиммлер что-то энергично писал. Он поднял голову и спокойно сказал:
— Страшные вещи приходится делать. Лично мне просто делается дурно, не выношу никакого насилия. Проклятие величия в том, господин полковник, что оно должно перешагивать через трупы, чтобы создать новую жизнь.
— Господин рейхсфюрер, — сказал Радл, — что вам нужно от меня?
Гиммлер слегка улыбнулся, умудряясь при этом выглядеть еще более зловеще.
— Все очень просто. То самое дело Черчилля. Я хочу, чтобы его довели до конца.
— Но адмирал не хочет.
— У вас большая автономия, верно? Сами ведете свои дела? Много ездите? За последние две недели Мюнхен, Париж, Антверпен? — Гиммлер пожал плечами. — Не вижу причины, почему бы вам не заняться этим без ведома адмирала. Большую часть того, что надо сделать, можно сочетать с другой работой.
— Но почему, господин рейхсфюрер, почему так важно делать это таким путем?
— Потому, во-первых, что я считаю адмирала в этом деле абсолютно неправым. Ваш план можно было бы осуществить, если все пойдет гладко — так, как у Скорцени в Гран Сассо. Если все удастся, если Черчилль будет убит или похищен — а лично я предпочел бы видеть его мертвым, — это будет сенсация на весь мир. Невероятный подвиг оружия.
— То есть если бы все шло, как того хочет адмирал, то не произошло бы сенсации, — сказал Радл. — Теперь я понял. Еще один гвоздь в его гроб?
— Согласитесь, что при данных обстоятельствах он его заслужил.
— Что можно сказать?
— Можно ли таким людям спускать? Именно этого вы хотите, Радл, как преданный германский офицер?
— Но господин рейхсфюрер должен понять, в какое невозможное положение он ставит меня, — сказал Радл. — Мои отношения с адмиралом всегда были отличными. — Слишком поздно Радлу пришло в голову, что едва ли при сложившихся обстоятельствах стоит напирать на это, и он торопливо добавил: — Естественно, моя личная преданность не вызывает сомнений, но на какой авторитет мне придется опираться, чтобы осуществить этот проект?
Из ящика стола Гиммлер достал тяжелый конверт из манильской бумаги. Он открыл его и вынул письмо, которое передал Радлу, не говоря ни слова. Письмо было напечатано на гербовой бумаге с германским орлом и золотым «Железным крестом».
«От руководителя и канцлера государства
Совершенно секретно
Полковник Радл действует по моему прямому личному приказу в деле чрезвычайной важности для рейха. Он подотчетен только мне. Весь персонал, военный и гражданский, без различия ранга должен помогать ему так, как он найдет нужным.
Радл был потрясен. Это был самый невероятный документ, какой он когда-либо держал в руках. Таким ключом человек мог открыть любую дверь в стране, не получив ни в чем отказа. По телу его побежали мурашки и прошла странная дрожь.
— Как видите, всякий, кто пожелает подвергнуть этот документ сомнению, должен быть готов вступить в контакт с самим фюрером. — Гиммлер быстро потер руки. — Итак, все решено. Вы готовы взять на себя обязанность, которую фюрер на вас налагает?
И впрямь ничего не оставалось, кроме как сказать очевидное:
— Конечно, господин рейхсфюрер.
— Хорошо, — Гиммлер явно был доволен. — Тогда к делу. Вы правы, когда думаете о Штайнере. Самый подходящий человек для этого дела. Предлагаю вам без промедления поехать и познакомиться с ним.
— Мне кажется, — осторожно сказал Радл, — что в свете недавней истории он может не заинтересоваться таким назначением.
— Выбора у него не будет, — сказал Гиммлер. — Четыре дня назад арестован его отец по подозрению в государственной измене.
— Генерал Штайнер? — удивленно спросил Радл.
— Да, старый дурак, похоже, связался с совершенно неподходящими людьми. В данный момент его везут в Берлин.
— На… на Принц-Альбрехтштрассе?
— Ну конечно. Можете сказать Штайнеру, что послужить рейху любым способом в данный момент будет не только в его интересах. Такое проявление преданности может оказать благоприятное воздействие на решение дела его отца. — Радл искренне был в ужасе. Гиммлер продолжал: — Теперь несколько фактов. Мне хотелось бы, чтобы вы поподробнее остановились на вопросе о переодевании, который вы упоминаете в своем плане. Это меня интересует.
У Радла зародилось чувство полной нереальности. Никто не был в безопасности — никто. Он знал людей, целые семьи, исчезнувшие после визита гестапо. Он подумал о жене Труди, о трех любимых дочерях, и та же неистовая отвага, которая провела его сквозь Зимнюю кампанию, пронизала его снова. «Ради них, — подумал он, — я должен выжить, ради них. Что бы для этого ни потребовалось, все».
Он начал говорить, поражаясь спокойствию своего голоса:
— Как известно рейхсфюреру, у англичан много десантно-диверсионных полков, так называемых «коммандос», но, возможно, одной из самых успешных была часть, созданная английским офицером Стирлингом, которая действовала в тылу нашего фронта в Африке. Специальная воздушная служба.
— А, да, этого человека они называли призрачным майором. Тот самый, которого так высоко ценил Роммель.
— Его захватили в плен в январе этого года, господин рейхсфюрер. По-моему, он сейчас в Колдице, но дело, которое он начал, не только продолжается, но и расширяется. Судя по нашей последней информации, в Англию вскоре должны возвратиться Первый и Второй полки Специальных военно-воздушных сил, а также Третий и Четвертый французские парашютные батальоны. У них даже есть польская Независимая парашютная эскадрилья.
— К чему вы все это ведете?
— Армия мало знает об этих частях. Считается, что их задачи секретные, поэтому мало вероятности, что кто-либо будет к ним придираться.
— Вы хотите выдать наших людей за поляков из этой части?
— Так точно, господин рейхсфюрер.
— А форма?
— Большинство из них в боевых условиях носят маскировочные халаты и брюки, похожие на
