– Пол, когда ты последний раз был в Тибете?
Шавасс насупил брови:
– Вы же об этом знаете не хуже, чем я. Три года назад, когда мы вызволяли Далай-ламу.
– А как насчет того, чтобы снова побывать там?
– Тибетский я пока еще не позабыл, – пожав плечами, ответил Шавасс. – Говорю, правда, не бегло, но вполне прилично. Однако меня беспокоит совсем другое. Вся беда в том, что я все-таки европеец.
– Но, как я понял, это совсем не помешало вам вывести из Тибета Далай-ламу, – заметил профессор Крейг. Шавасс согласно кивнул и произнес:
– Да, но то было совсем другое дело. В Тибете я пробыл всего-то несколько дней. Не знаю, удалось бы мне выполнить задание, если бы я задержался там дольше. Знаете ли вы, профессор, что во время войны в Корее ни одному солдату союзников так и не удалось бежать из китайского плена? Оденьте меня соответствующе, забросьте в Россию, и ни у кого я там не вызову подозрений. Однако на улицах Пекина я буду выглядеть как шишка на ровном месте.
– Да, верно, – согласился шеф. – Твои опасения мне понятны. Ну а если мы сможем обхитрить китайцев?
– С ними у нас ничего не выйдет, – возразил Шавасс. – За последние три года они значительно усилили слежку за иностранцами. И особенно после волнений в Тибете. Хотя я думаю, что контролировать такую огромную территорию им все же тяжеловато.
Он немного помолчал, а потом добавил:
– А что, это дело важное?
Шеф в ответ покачал головой. Лицо его было очень серьезным.
– Думаю, что оно будет поважнее тех, что я тебе уже поручал.
– В таком случае расскажите мне о нем.
Шеф откинулся на спинку кресла:
– Как ты думаешь, какая из внешнеполитических проблем сейчас самая серьезная? Ядерное оружие?
– Нет, не думаю, – помотав головой, ответил Шавасс. – Во всяком случае, не сейчас. Скорее всего, соперничество в космосе.
Шеф в ответ молча кивнул и произнес:
– Согласен. Наши русские друзья очень обеспокоены тем фактом, что Джон Гленн и другие наши астронавты успешно повторили то, что сделали их Гагарин и Титов. Они понимают, что нашему отставанию в космосе приходит конец.
– А русским есть чем нам ответить? – спросил Шавасс.
Шеф кивнул:
– Похоже, что есть. Они работают, и, надо сказать, уже давно... Впрочем, об этом тебе, наверное, расскажет профессор Крейг. У него это лучше получится – он в этой области большой специалист.
Сняв очки, профессор Крейг достал из нагрудного кармашка носовой платок и начал протирать им линзы.
– Самая большая проблема, мистер Шавасс, – это двигатель космического корабля, – сказал он. – Когда речь идет о полетах на Луну или еще дальше, то созданием более мощного ракетного двигателя вопроса не решить.
– А русские придумали что-то принципиально новое? – поинтересовался Шавасс.
Крейг покачал головой.
– Пока нет, – сказал он, – но я думаю, что они к этому уже близки. С 1956 года в России ведутся разработки ракетного двигателя, который может использовать энергию, излучаемую звездами.
– Но это больше похоже на фантастику, – заметил Шавасс.
– Хотелось бы, чтобы это было именно так, – мрачно произнес профессор Крейг. – К сожалению, это хорошо проверенный факт, и если нам в ближайшее время не удастся создать нечто подобное, то мы гонку в космосе проиграем.
– Судя по всему, наши уже на что-то решились? – тихо спросил Шавасс.
Профессор, аккуратно надев очки, в ответ кивнул:
– В другой ситуации я бы сказал «нет», но в свете информации, полученной совсем недавно, могу утверждать, что шансы догнать русских для нас не потеряны.
Шеф подался вперед.
– Десять дней назад, – начал он, – в Шринагар, столицу Кашмира, приехал один молодой тибетец. Фергюсон, наш местный агент, занялся им. Оказалось, что парень привез с собой не только сведения о ситуации, сложившейся на западе Тибета, но и письмо для профессора Крейга. Отправлено оно было Карлом Хоффнером.
– Я уже слышал о нем, – нахмурившись, сказал Шавасс. – Это тот, что уже много лет работает в Тибете врачом?
– Да, – кивнув, подтвердил шеф. – Прекрасный человек, о котором многие из нас уже совсем позабыли. Его профессиональная карьера сродни жизни Альберта Швейцера: врач, музыкант, философ, математик. Сорок лет своей жизни он отдал Тибету.
– Он еще жив? – поинтересовался Шавасс.
Шеф кивнул:
– Живет в небольшом городке под названием Чангу. Это в ста пятидесяти милях от границы Кашмира. Насколько нам известно, сейчас он находится под домашним арестом.
– А это письмо? – повернувшись к профессору Крейгу, спросил Шавасс. – Почему оно адресовано вам?
– Мы с Карлом Хоффнером вместе учились и несколько лет занимались исследовательскими работами, – тяжело вздохнув, сказал Крейг. – Он, мистер Шавасс, один из величайших умов нашего столетия. Хоффнера ждала слава Эйнштейна, но он предпочел уединиться в забытой Богом стране.
– И что же в его письме привлекло ваше внимание?
– На первый взгляд в нем ничего особенно интересного не было. Так, обычное письмо старого друга. Вероятно, он узнал, что молодой тибетец едет за границу, и решил воспользоваться шансом дать о себе знать. Возможно, что в последний раз. Дело в том, что у Хоффнера плохо со здоровьем.
– А как к нему там относятся?
– Судя по всему, совсем неплохо, – пожав плечами, произнес Крейг. – Он всегда и всеми был любим. Скорее всего, коммунисты используют его в качестве некоего символа. В письме он сообщает, что вот уже более года находится под домашним арестом и это помогает ему полностью отдаться своему любимому делу – математике.
– А это так важно?
– Да. Карл Хоффнер, вероятно, один из величайших математиков нашего времени, – многозначительно заявил профессор Крейг. – Вы не против, если я буду оперировать научными терминами?
– Конечно нет, – ответил Шавасс.
– Не знаю, насколько вы знакомы с концепциями в математике, но вам, возможно, известно, что Эйнштейн доказал: вещество – это не что иное, как энергия, заключенная в жесткую кристаллическую решетку.
– Теории Эйнштейна для меня непостижимы, – улыбаясь, сказал Шавасс. – Тем не менее, я вас внимательно слушаю.
– Когда Карл Хоффнер был еще совсем молодым, он в известном автореферате доказал, что энергия – это пространство, замкнутое в некие рамки. Его доказательства явились новым толчком для дальнейшего развития неэвклидовой геометрии, что было столь же революционным, как и эйнштейновская теория относительности.
– Вот этого мне уже не понять, – заметил Шавасс.
– Это не важно, – улыбнулся Крейг. – Его теория настолько сложна, что дай Бог, если человек шесть могут постичь ее. Тем не менее в академических кругах она вызвала живой интерес. Однако про нее довольно скоро позабыли. Понимаете, изыскания носили всего лишь теоретический характер и практического применения не имели.
