уберег!
– Продвигаемся осторожнее!!!
Сгибаясь под тяжестью дождя, они обогнули сплющенный шарообразный предмет, чуть было не прихлопнувший их, как мух сложенной вшестеро газетной трубкой, и заспешили к подножию антенны, напоминающее место крушения скорого поезда, где все вагоны сложились в гармошку, образовав композицию металлолома. Среди одноцветной массы выпавших с неба предметов, напластованных друг на друга, выделялись формы шара, сигары, куба, книги, цилиндра, блюдца и жука с множеством рожек.
Чуть в отдалении от общего винегрета опавших предметов покоился со сломанным левым крылом уткнувшийся носом в землю старомодный самолет. В отличие от всех остальных летательных предметов, этот был явно творением рук человеческих – определил Крапивин и оценил россыпь пятиконечных звезд на фюзеляже.
– Мать моя, ведьма! – ругнулся Покшин, заметив самолет в стиле ретро. – Удачный сегодня день! Как ты думаешь что это?
– Самолет! – ответил Крапивин, вприпрыжку направляясь к подбитой стальной птице.
Где-то за их спиной с неба ухнуло что-то тяжелое на землю. Раздался стальной скрежет, и затряслась земля, норовя скинуть двух проходимцев, которым было не место на этом поле.
– Это я и без тебя вижу! Но он какой-то… – замялся в поисках нужного слова Покшин.
– Старомодный, – подсказал Крапивин.
– Точно старомодный. Такие уже не летают. Да им никто и не разрешит летать. Я в первый раз такой вижу. Тебе знаком?
– Угу! – кивнул Крапивин, но в темноте междумолниевой паузы его кивание не было увиденным. – Это военный самолет середины прошлого века, времен войны с нацисткой Германией. Я так думаю.
– А что он здесь делает? – удивился Покшин, ловя упавший с плеча резак.
– Засосало. Как и все остальное. Похоже, в общую воронку попал, – предположил Крапивин, перепрыгивая через натянутую по земле колючую проволоку.
– Я думал, эти антенны только инопланетников притягивают.
– Похоже, что нет.
– Не думаю, что это придется по вкусу господину полковнику, – заявил Покшин, похлопывая по обветренному стальному боку самолета.
– Как бы он в связи с новыми обстоятельствами всю программу не прикрыл, – поделился своими опасениями Крапивин, снимая с плеча резак. – Давай внутрь заглянем, – предложил он.
Небо вспыхнуло молнией и прокашлялось громом. В желтой вспышке небесного разряда электричества стали видны большие тугие капли, несущиеся к земле армадой завоевателей, и черная скорченная тень, стремительно надвигающаяся на землю.
– Берегись! – рявкнул Покшин, заметив опасность.
Но парализованный Неопознанный Летающий Объект впечатался в землю в заметном отдалении от людей и породил скрежет, похожий на тяжелый стон больного человека, добравшегося до постели.
– Ты, надеюсь, камеры отключил? – спросил Крапивин, включая резак и направляя его на деформированный люк.
– Первым делом. Ты же никогда этого не делаешь.
– Помоги! Чего столом стоишь?
Покшин впился резаком в другой бок люка.
На землю стекал расплавленный металл. Луч чертил на обивке прямоугольную пентаграмму.
Хохотал гром, подбрасывая в топку молнии. Люк заскрежетал и вывалился.
– Поползли.
Крапивин перекрестился, уповая на то, что пока они будут внутри, антенны не притянут с небес новую инопланетную дрянь, которая погребет их под своими обломками. Хоть лезть было и опасно, но он вынужден был рисковать. За любую безделушку, отрезанную от этой машины, на черном рынке (черном не в смысле принадлежности торговцев к кавказским народностям, а в значении незаконности торговых операций) заплатят до тысячи евриков, а если найдется что-нибудь крупное, то тут и на десять тысяч рассчитывать можно. Что значат его двести евриков зарплаты наблюдателя на секретном правительственном объекте, замаскированном под дачный поселок, по сравнению с десятью тысячами стабильного месячного улова.
Крапивин включил фонарик и нырнул в брюхо самолета. Покшин последовал за ним. Он не шибко доверял компаньону и не собирался оставлять его одного, боясь, что тайком он спильнет что-нибудь особо ценное.
Небо зашлось смехом молний, и в их вспышках Крапивин сумел разглядеть, что пол накрененного на левый бок самолета завален каким-то хламом, из-под которого выглядывали человеческие ноги, обутые в сапоги военного образца, и рука, вцепившаяся в пистолет. Лица не было. Оно было раздавлено каким-то ящиком.
Упираясь в потолок и стены, компаньоны пробрались глубже, осматриваясь по сторонам в поисках чего-нибудь интересного на продажу.
– Глянь в кабину! – приказал Крапивин.
И Пошлин стал пробираться в нос корабля.
Крапивин последовал в сторону хвоста, отмечая про себя необычность внутреннего убранства самолета. Хотя может это самолет какого-нибудь исторического клуба или полоумного коллекционера. По мнению Крапивина, только полоумный коллекционер может додуматься коллекционировать самолеты и пинбольные автоматы.
Пол был завален покореженным железом, обломками деревянных ящиков, битыми стеклами, от которых струился винный душок, и бумагами, залитыми дождевыми струями, хлеставшими в бортовую брешь, расползшуюся на месте люка.
Пространство задрожало грохотом грома.
Метнулись по полю молнии, будто играли в догонялки с ветром.
Самолет завибрировал, и в двух шагах от Крапивина с пола донесся слабый стон. Крапивин скользнул фонариком по полу и сразу нашел источник стенаний. Худой мужчина с большими печальными глазами в военной форме и в очках с растрескавшимся правым стеклом лежал на полу, придавленный деревянным ящиком, заполненным битыми бутылками, и контрабасом в расколотом футляре. Военная форма на мужчине хоть и была американской, но совсем не походила на обмундирование современного штатовского военнослужащего. Крапивин поискал в памяти нужную ассоциацию и понял, что форма эта напоминает ему о Второй Мировой Войне, как и сам самолет. А лицо американца, пребывавшего в забытьи, было до скрежета зубов знакомо Крапивину.
– У меня тут одни дохляки! Двое! В белых шарфах! Тебе снять?! – раздался позади истошный ор Покшина, прорвавшийся сквозь паузу между раскатами грома.
– Дуй сюда! У меня раненый! – прокричал Крапивин, склоняясь к худощавому мужчине.
От звуков человеческих голосов американец открыл мутные глаза и уставился на Крапивина, который разгребал курган, образовавшийся в результате аварии над телом.
– Кто вы? – слабым голосом по-английски спросил мужчина.
Крапивин понимал английский. Ни в школе, ни в институте он не смог выучить этот язык, оказавшийся для него Мамаевым курганом. Помогло увлечение музыкой. Крапивин заядлым меломаном стал лишь к первому курсу филологического, а к пятому по текстам «Led Zeppelin», «QUEEN», «Pink Floyd», «The Beatles», «De Phazz» в английском языке чувствовал себя также свободно, как чайка по имени Ливингстон в высоких слоях облаков.
– Что он там квакает? – спросил подоспевший Покшин.
Молния очертила его лицо. Выглядело оно удрученным.
– Заткнись! А! – по-русски бросил Покшину Крапивин, а американцу, выглядевшему очень знакомым, представился: – Олег Крапивин.
– Вы русский? – удивился американец и скривился от боли, схватившись за бок, где чернело, высвеченное фонарем, кровавое пятно.
– Русский! Русский! – обрадовано закивал головой Покшин, разобравший последнюю реплику
