участие в бою.
Крупномасштабные перемещения населения также отражают археологические свидетельства. В III– IV вв. в южных районах Центральной и Восточной Европы доминировали две широко распространенные материальные культуры: черняховская и пшеворская (см. карту № 7). Пшеворская культура представляла собой одну из древнегерманских (или таких, где германцы доминировали) культур Центральной Европы; она имела длительную историю, которая к 400 г. насчитывала более половины тысячелетия. В IV в. она существовала на территориях современной Польши, части Словакии и Чешской республики.
Черняховская культура имела куда меньшее распространение и восходила к III в. К концу IV в. она затронула территорию современной Валахии, Молдавии и Южной Украины, от Карпат до р. Дон. Археологи прежних времен имели обыкновение увязывать эти типы культур с конкретными «народами», однако значительно лучше рассматривать их как системы, включавшие в себя много самостоятельных групп населения и политических объединений. Рубежи этих культурных ареалов образовывали не границы политических образований, установленные конкретными народами, но географические пределы территорий, где группы населения взаимодействовали с достаточной активностью, чтобы остатки их материальной культуры — керамика, работы по металлу, строительный ордер, предметы, помещавшиеся в погребения, и так далее — частично или полностью выглядели весьма сходно. Черняховская культура процветала в военизированной державе готов, но наблюдалась и у других германских иммигрантов в Северном Причерноморье, а также у местного дакийского населения в Прикарпатье и у сарматов, чей язык относился к иранской группе. Область ее распространения делилась на несколько отдельных королевств (см. гл. III).
Пшеворская культура имела более длительную историю, вследствие чего область ее распространения должна была отличаться большим единообразием; процент германоязычного населения был более высоким, но, как и в случае с черняховской культурой, ей не соответствовало политическое единство. В границах этой области должны были находиться вандалы, но наряду с ними — ряд других групп; относившееся к ним население также взаимодействовало с тем, у которого наблюдалась черняховская система, поскольку многие аспекты материальной культуры того и другого типа (не в последнюю очередь следует упомянуть стекло) имели весьма значительное сходство. Главное отличие между двумя типами заключается в том, что представители черняховской культуры редко клали в погребения оружие, тогда как представители пшеворской — регулярно.
В позднеримский период обе культуры исчезли. Относительно гибели черняховской культуры существует ряд противоречивых сведений, но все исследователи сходятся на том, что она исчезла около 450 г.{196}; равным образом пшеворская культура прекратила свое существование на землях нынешней Южной Польши примерно к 420 г., хотя в северных районах просуществовала дольше. Таким образом, от Украины на востоке до Венгрии на западе, традиционные — в случае пшеворской культуры просуществовавшие весьма длительное время — остатки соответствующих образцов материальной культуры исчезают в период между 375 и 430 г.
Когда между культурой и народом ставился знак равенства, было естественно видеть в «крахе культуры», как окрестили этот феномен, отражение массовой миграции: считалось, что данная культура исчезла из определенной области вместе с народом, породившим ее. И, учитывая, что вандалы и готы, традиционно отождествлявшиеся с пшеворской и черняховской культурами, появились в римском мире в качестве иммигрантов одновременно с исчезновением вышеупомянутых культур, это выглядит достаточно логичным. Но так как на самом деле знак равенства следует ставить между культурой и взаимодействием смешанных групп населения, подобное объяснение оказывается неудовлетворительным. Германские культуры железного века, такие как пшеворская и Черняховская, мы идентифицируем, основываясь на развивавшихся длительное время формах (в особенности керамики, кстати, весьма изящной, и разнообразных изделий из металла — к примеру, оружия и украшений). Когда мы говорим, что культура прекратила свое существование, то имеется в виду, что в археологических находках четкая преемственность изменений в этих типичных формах прерывается. Означает л и это, что в то же самое время все население данной области исчезает? Об этом можно спорить. Недавно некоторые исследователи доказали, что характерные формы, традиционно служившие для идентификации пшеворской и черняховской систем, стоили весьма дорого и производились только для относительно малочисленной военной элиты. Их исчезновение означает лишь то, что потребители перебрались на другое место, тогда как значительное по численности крестьянское население осталось на прежнем. Но последний факт нельзя установить по археологическим данным, так как это предполагаемое крестьянство пользовалось грубой керамикой, датировать которую невозможно, и не имело металлических украшений. Этот аргумент свидетельствует в пользу других утверждений исследователей, которые, вопреки письменным и археологическим свидетельствам, доказывают, что переселения на территорию Римской империи в конце IV — начале V в. осуществлялись в относительно малом масштабе.
Даже если согласиться с тем, что гибель культуры не означает полного исчезновения существующего населения, этот вывод представляется мне неубедительным. Если должным образом соотнести между собой с точки зрения географии и истории поход Радагайса, пересечение Рейна, вторжение Ульдина и бургундов, становится ясно, что в 405–410 гг. произошло масштабное перемещение населения из Германии на территории восточнее Карпатских гор. Мы не можем — и, несомненно, никогда не сможем — установить точную численность мигрантов или определить ее процентное соотношение ко всеобщему количеству населения областей, затронутых упомянутыми событиями. «Гибель культуры», однако, свидетельствует по меньшей мере о том, что перемещения населения были достаточно значительны, чтобы привести к серьезным изменениям материальной культуры Центральной Европы, откуда это население было родом. Письменные источники, пускай и неполные, подтверждают, что в миграциях участвовала не только социальная элита, весьма малочисленная — в отличие, к примеру, от нормандского завоевания, когда примерно в 1066 г. всего около двух тысяч семей иммигрантов вторглись в англосаксонское королевство и установили контроль над тамошними земельными владениями. Так, силы Радагайса включали в себя два типа боевых сил, а не только военную элиту. Это важное свидетельство полностью соответствует более общим сведениям о том, что готские племена того периода всегда состояли из двух типов бойцов: «лучших» (свободных людей) и всех остальных (освобожденных){197}. Более того, как мы видели в III главе, хотя в германском обществе IV в. имелась своя иерархия, в нем еще не наблюдалось господства узкой группы феодальной элиты, в отличие от посткаролингского общества.
Итак, примерно через тридцать лет после того, как тервинги и грейтунги пересекли Нижний Дунай, разразился второй кризис. За короткий промежуток времени безопасность римских границ (на этот раз в большей мере к западу, нежели к востоку от Карпат) нарушалась не менее трех раз. По римской границе был нанесен удар с четырех сторон — переправа через Рейн, походы Радагайса, Ульдина и бургундов. Радагайс двинулся на юг и на запад в Италию; вандалы, аланы и свевы, а также бургунды ворвались в приграничную полосу империи с востока и преодолели ее, тогда как Ульдин двигался на юг. Эти передвижения, начавшись примерно в одной и той же области, усилили хаос, царивший на европейских границах империи. Силы, насчитывавшие десятки тысяч воинов (а в целом — значительно более ста тысяч человек; весьма вероятно, что их было несколько сотен тысяч), пришли в движение.
Пробьет час — приидет гунн
Если масштаб и географические рамки кризиса 405–408 гг. нелегко установить по древним источникам, то реконструировать его причины еще труднее. Письменные источники, дошедшие до нас в лучшем случае во фрагментах, в этот период практически отсутствуют. Один, созданный сто лет спустя, сообщает, что вандалов заставил покинуть Центральную Европу недостаток продовольствия, но это звучит неубедительно. Они прожили там триста лет; при этом период около 400 г. н. э. в Европе был одним из наиболее благоприятных в климатическом отношении: лета выдались теплые и солнечные. Хвастовство Ульдина (см. выше) могло означать, что он ставил перед собой только завоевательные цели; но опять-таки легкость, с которой римлянам удалось сокрушить его, свидетельствует о том, что он даже в малой мере не
