Улицы были пустынны в столь поздний час, и Глеб мог ехать не останавливаясь. Он вырулил на Сущевский вал и погнал машину по нему, выжимая из своей «Мазды» девяносто километров в час.
Глеб чувствовал, как в его артериях бушует адреналин. Несколько раз ему пришлось нарушить правила дорожного движения, но это помогало мало. Словно по какой-то инфернальной иронии судьбы, каждый раз, когда Глеб подъезжал к перекресткам, на светофорах загорался красный свет, будто сам город ополчился против него. До дома Маши Любимовой было уже недалеко.
Корсак доверял своим предчувствиям, а предчувствия говорили, что сейчас даже одна минута может стоить Марии жизни.
Когда в очередной раз впереди загорелся красный свет, Глеб швырнул машину вперед и на полной скорости проскочил перекресток. Однако на этот раз машина его подвела. Не вписавшись в поворот, «Мазда» вылетела на тротуар, завизжала по асфальту шинами, а затем резко дернулась в сторону и проскрежетала по асфальту задней частью. Глеб сцепил зубы и отпустил тормоза, однако было уже слишком поздно – «Мазда» завертелась и с размаху ударилась о фонарный столб.
– Не стану скрывать – вам больно, – сказал Игорь Соболев, держа в пальцах иглу.
– Тебе не обязательно это делать, – хрипло проговорила Маша, стараясь не показывать ужаса, который она испытывала. – Ты можешь просто уйти.
– И что дальше?
– Дальше? Все закончится. Ты выполнил свою работу. Обидчики Эльзы мертвы. Ты больше ничего ей не должен.
Парень медленно покачал головой:
– Нет. Она так не думает.
– Она мертва.
– Ошибаетесь. – Во взгляде Соболева мелькнуло безумие. – Она все еще ждет… Там, в темноте.
На мгновение лицо Соболева исказилось, словно он вспомнил о чем-то тяжелом и тревожном, но через секунду черты его снова расправились, он улыбнулся и сказал:
– Давайте закончим этот разговор. Пора действовать.
Он склонился над Машей, грубо схватил ее пальцами за губы и сжал их – так сильно, что у Маши потемнело в глазах от боли.
Она зажмурилась и стиснула зубы, но вдруг над головой у нее раздался резкий звук удара, и пальцы Соболева разжались. Что-то тяжело рухнуло на пол. Маша открыла глаза и увидела Глеба Корсака. Его лицо было бледным, губы дрожали, щека была расцарапана в кровь, а левый глаз затек лиловой гематомой.
Глеб опустил бронзового льва и вытер рукавом плаща потный лоб.
– Кажется, я успел вовремя, – сказал он.
– Господи, Глеб! – По лицу Маши потекли слезы. – Глеб…
Он швырнул бронзовую статуэтку на диван, достал из кармана складной нож, склонился над Машей и быстро перерезал скотч, которым были стянуты ее руки.
– Ты как? – спросил он, внимательно оглядывая ее лицо.
– Я в порядке, – с усталой улыбкой сказала она. – Цела и невредима.
Глеб осторожно обнял ее. В ответ она сжала его в своих объятиях, закрыла глаза и зарыдала.
– Хорошо, что ты пришел… – бормотала она. – Как хорошо, что ты пришел…
– Ну-ну-ну. – Глеб ласково погладил ее по волосам. – Я всегда буду рядом… Что бы ни случилось.
– Да… – Она улыбнулась сквозь слезы и открыла глаза. Хотела что-то добавить, но вдруг посмотрела на что-то у Глеба за спиной и хрипло крикнула: – Глеб, он сбежал!
Корсак обернулся. В комнате никого, кроме них, не было.
– Он сбежал, Глеб! Соболев сбежал!
– Да, – согласился Корсак. – Но это еще не конец. Рано или поздно он попадется.
Мария вздохнула и снова обняла Глеба.
– Как хорошо, что ты пришел, – повторила она.
5
Стол искрился хрустальными вазочками, салатницами и бокалами. Селедка под шубой манила свекольной мантией, густо присыпанной яичной крошкой. «Мимоза», «Оливье», салат по-гречески – от вида этих прелестей у Толи Волохова и Стаса Данилова свело животы.
Маша поставила на стол последнее блюдо с закусками, отошла на шаг от стола и полюбовалась получившимся результатом.
– Красота! – сказал Волохов.
– Так бы и съел все это! – поддержал его Стас.
– Пока ешь глазами, – сказала Маша.
Один только Митька оставался равнодушным к этим гастрономическим излишествам. Он схватил с блюда кусок холодной буженины по-тевтонски, запеченной в тесте, и сказал:
– Мам, можно я еще поиграю в плейстейшен?
– Хорошо, только немного.
Митька умчался к себе в комнату. Стас Данилов проводил его взглядом, повернулся к Маше и сказал:
– Значит, все разрешилось.
– Угу, – кивнула она и улыбнулась, не в силах сдержать свою радость. – Митька останется со мной!
– Ну вот видишь. – Стас тоже улыбнулся. – А ты боялась. Кстати, как твой бывший? Вы по-прежнему враги?
– По закону он сможет брать к себе Митьку на выходные. Ничего другого ему не светит.
– Жесткое решение. Но правильное. Слушай, Марусь, а давай я тебе коньячку накапаю – а то ты какая- то бледненькая.
Маша покачала головой:
– Нет.
– Ну, давай хоть Толику налью. Он тоже выглядит неважно.
– Стас, хватит вымогать коньяк, – с напускной строгостью сказала Маша. – Потерпи еще десять минут.
– Да мы всего по бокальчику, – пробасил Толя Волохов.
– Знаю я ваши «бокальчики». Откроете бутылку – и уже не остановитесь, пока все не выпьете.
Толя вздохнул, взял со стола сигареты и отправился на балкон – курить. После того как он ушел, Стас продолжил качать права.
– Не понимаю, какого черта мы должны ждать этого журналиста?
– Затем, что я его пригласила.
– «Пригласила». Если хочешь знать, я вообще сомневаюсь, что твой Корсак придет. Журналисты – они ведь такие непостоянные.
Поняв по непреклонному виду Маши, что настроена она решительно, Стас смиренно проговорил:
– Ладно, коньяк не разрешаешь, так дай хотя бы бутер с мясом.
– Это не «бутер с мясом», а буженина по-тевтонски – изысканное блюдо. И вообще, руки прочь от стола! Сядем за стол, тогда и поешь.
– Любимова, ты садистка. Я с утра ничего не жрал.
– Сказала – нет.
– А почему Митьке можно, а нам нельзя?
– Потому что он ребенок.
– Мы тоже. Посмотри на Волохова – пусть он и размером с башню, но по развитию – сущее дитя.
Стас потянулся за мясом, но Мария шлепнула его по руке:
– Сказала – терпи.
Стас вздохнул и поскреб затылок.
– Ну дай хотя бы конфетку, – горестно проговорил он. – Я знаю, у тебя всегда есть.
Маша подошла к шкафу, достала из вазочки одну конфету и протянула Данилову:
