Но когда я перевел взгляд на здания по другую сторону от церкви, кое-что привлекло мое внимание. Около ограды, окружавшей маленький заасфальтированный двор школы, выстроившись в ряд, стояли человек двадцать ребятишек и смотрели на нас через прутья. Их лица были бледны и сосредоточенны, в круглых глазах, казалось, застыла мировая скорбь, а маленькие ручки крепко сжимали прутья. Малыши стояли молча и неподвижно. Это выглядело странно, трогательно и вместе с тем мрачно, они вели себя непривычно для детей их возраста, как правило, беззаботных и непоседливых. Я встретился взглядом с одним из них и осторожно улыбнулся. Но он не ответил мне.
Я заметил, что мистер Джером терпеливо ждет меня на тропинке, и поспешил к нему.
— Расскажите мне про ту женщину… — попросил я, подходя к нему. — Надеюсь, она найдет дорогу домой… мне показалось, что она серьезно больна. Кто она?
Мистер Джером нахмурился.
— Я имею в виду молодую женщину с изможденным лицом, — уточнил я, — она сидела в церкви в заднем ряду, а потом на кладбище стояла неподалеку от нас.
Мистер Джером замер и уставился на меня.
— Молодая женщина?
— Да, да, настолько истощенная, что, казалось, ее кожа обтягивает кости. Мне было больно смотреть на нее… высокая женщина в шляпке, похожей на чепец. Бедняжка, она, вероятно, как могла, пыталась спрятать свое лицо.
На несколько секунд на пустой тропинке, залитой солнечным светом, стало вдруг тихо, как недавно в церкви. Тишина была такой, что я услышал, как кровь пульсирует у меня в венах. Мистер Джером застыл на месте и побледнел, его кадык двигался, будто он силился выдавить из себя хоть какой-нибудь звук.
— В чем дело? — тут же спросил я. — Вам плохо?
Наконец он покачал головой, было даже похоже, что он пытается встряхнуться и прийти в себя после пережитого потрясения. Его лицо по-прежнему оставалось бледным, а уголки губ посинели.
Наконец он заговорил тихим голосом:
— Я не видел никакой молодой женщины.
— Но ведь… — Я оглянулся на церковный двор позади меня. Она снова была там, я заметил ее черное платье и очертание чепца. Так, значит, женщина никуда не уходила, она просто скрылась за кустами и могильными камнями или стояла в тени церкви и ждала, пока мы уйдем, чтобы потом спокойно сделать то, чего она хотела, — встать у могилы, где нашло свой последний приют тело миссис Драблоу, и смотреть на нее. Я снова задумался, что могло связывать этих двух женщин, какая странная история скрывалась за тайным визитом этой незнакомки и какие тяжелые переживания мучили ее сейчас, когда она стояла там в полном одиночестве. — Смотрите, — сказал я, показывая на женщину, — вот же она… может, нам стоит… — Я замолк, когда мистер Джером схватил меня за руку. Мне показалось, он сейчас потеряет сознание или с ним случится апоплексический удар. Я стал озираться, не зная, что мне делать, куда идти и кого звать на помощь. Могильщики ушли. За спиной у меня остались только маленькие ученики школы да смертельно больная женщина, пребывающая во власти сильных переживаний и физического недуга, а передо мной — мужчина, находившийся на грани обморока. Единственный человек, на помощь которого я мог рассчитывать, — священник. Сейчас он был где-то в церкви, и чтобы сходить за ним, мне пришлось бы покинуть мистера Джерома.
— Мистер Джером, вы можете взять меня под руку… и я буду вам очень признателен, если вы немного разожмете ладонь… и сделаете несколько шагов… давайте вернемся к церкви… там около ворот есть скамейка, вы отдохнете и немного придете в себя, пока я схожу за помощью… или найду автомобиль…
— Нет! — почти закричал он.
— Но будьте благоразумны!..
— Нет. Я приношу свои извинения. — Он глубоко вздохнул, краска стала постепенно возвращаться на его лицо. — Мне так жаль. Ничего особенного… просто стало немного дурно… будет лучше, если мы с вами пройдем сейчас в мою контору на Пенн-стрит, рядом с площадью.
Его трясло от волнения, и было видно, что ему хочется как можно скорее покинуть церковь и ее окрестности.
— Раз вы так уверены…
— Да, уверен. Пойдемте. — Он ринулся вперед с такой скоростью, что мне пришлось бежать, чтобы догнать его. Через несколько минут мы вернулись на площадь, где торговля была в самом разгаре. Отовсюду слышались гудки автомобилей, возгласы торговцев, покупателей и участников аукциона, блеяние овец и крики ослов, гогот и кукареканье, кудахтанье и ржание. Я заметил, что среди толпы мистеру Джерому стало лучше, и когда мы добрались до крыльца гостиницы «Гиффорд армс», он окончательно ожил и, казалось, испытал облегчение.
— Надеюсь, позже вы найдете силы сопровождать меня во время поездки в особняк Ил-Марш? — спросил я после того, как предложил ему отобедать со мной и получил отказ.
Его лицо снова приняло непроницаемое выражение.
— Нет, мне не следует там появляться, — сказал он. — Вы сможете отправиться туда после часу дня. Кеквик отвезет вас. Он давно уже работает проводником в тех местах. Как я понимаю, у вас есть ключ?
Я кивнул.
— Мне хочется поскорее приступить к изучению бумаг миссис Драблоу, я должен привести их в порядок. Но, как я понимаю, мне придется вернуться туда завтра или даже послезавтра. Может, мистер Кеквик отвезет меня туда рано утром и оставит там на весь день? Я должен хорошенько осмотреть дом.
— Ваши перемещения зависят от приливов. Кеквик вам все объяснит.
— С другой стороны, — сказал я, — если мне придется пробыть здесь дольше, чем я планировал, то, возможно, мне стоит заночевать в доме? Надеюсь, ни у кого не возникнет возражений? Нелепо надеяться, что этот человек станет постоянно ездить туда-сюда ради меня.
— Мне кажется, — осторожно заметил мистер Джером, — вам будет намного удобнее ночевать здесь.
— Что ж, это очень гостеприимное место и здесь отлично готовят. Может, вы и правы.
— Думаю, что да.
— Главное, чтобы это ни у кого не вызвало затруднений.
— Вы убедитесь, что мистер Кеквик очень услужливый человек.
— Хорошо.
— Правда, не слишком разговорчивый.
Я улыбнулся.
— К этому я уже начинаю привыкать.
Пожав мистеру Джерому руку, я пошел обедать вместе с фермерами, которых в столовой собралось не меньше сорока человек.
Это было шумное мероприятие с обильными возлияниями. Все расположились за тремя длинными столами, накрытыми белыми скатертями, фермеры перекликались друг с другом, обменивались впечатлениями о произошедших на рынке событиях, а шесть девушек бегали на кухню и обратно, поднося тарелки со свининой и говядиной, супницы с супом, миски с овощами, кувшины с подливой и большие подносы с кружками эля, по дюжине на каждом. И хотя я не знал ни одного из присутствующих и чувствовал себя немного не в своей тарелке, во многом из-за моей траурной одежды среди людей, одетых в твид и вельвет, я тем не менее получил удовольствие от обеда. Царившее здесь оживление помогло мне отвлечься от воспоминаний о печальном мероприятии, участником которого я был совсем недавно. Разговоры с таким же успехом могли вестись на иностранных языках: я мало что понимал, за исключением отдельных слов и фраз вроде цены и веса, урожая и поголовья скота, но все равно с удовольствием слушал людей и наслаждался великолепной едой. Когда мой сосед передал мне огромный кусок чеширского сыра, жестом показывая, чтобы я сам отрезал, сколько мне нужно, я спросил его об аукционе, который недавно проходил на постоялом дворе. Он только поморщился.
— Сэр, аукцион прошел, как все и думали. Я вижу, вас тоже интересует земля?
— Нет-нет. Просто вчера вечером хозяин гостиницы упомянул о нем. Я подумал, что это очень важное мероприятие.
