Уилфреда в Гриндейле. Церковь являла собой интересный образчик поздненорманнской эпохи, с элементами раннего английского стиля и донорманнским склепом. У входа продавалось сочинение жены викария, в котором она высказывала предположение, что церковь эта могла быть творением самого Уилфреда. Но безутешным родственникам усопшей было не до исторических домыслов. Они только что вышли из церковного полумрака на слепящее осеннее солнце, в лучах которого золотились надписи на надгробиях, за исключением тех, что были уже совершенно стерты и заросли лишайником.
Родственников было совсем немного. Слева от открытой могилы стояли два представителя рода Ломасов из Лондона. Справа кучкой держались четыре члена семейства Хьюби из Олд-Милл-Инна.
Мисс Кич, бывшая в Трой-Хаусе вначале няней, потом домоправительницей, компаньонкой и, наконец, сиделкой, демонстрировала полный нейтралитет, замерев у подножия могилы. Но ее наигранная тактичность не производила должного эффекта, ибо рядом был человек, который считался главной причиной всех бед, — мистер Иден Теккерей, старший партнер адвокатской фирмы «Теккерей, Амберсон, Мэллор и Теккерей», более известной как «Теккерей и прочие».
— Человек, рожденный от женщины, живет недолгую жизнь, полную страданий, — заученно завел свою речь викарий.
Иден Теккерей, вполне счастливо проживший большую часть жизни, — а было ему уже за пятьдесят — изобразил на лице сочувствие словам викария. Спору нет, если кто-то из присутствующих захочет все переиначить, он только накличет на свою голову новые страдания. Не то чтобы Теккерей возражал против этого. Несчастье для любого адвоката — все равно что заросли куманики для Братца Кролика — естественная среда обитания. Как поверенный старой леди, как ее душеприказчик, он был уверен: всякая попытка оспорить завещание приведет лишь к тому, что в кошельке господ Теккерей прибавится денежек.
И все же напряжение, царившее на похоронах, было, на его взгляд, — как бы это выразиться — неприятно. Его покоробил укоризненный взгляд мистера Джона Хьюби, племянника усопшей, владельца Олд-Милл-Инна, и усмешка, с которой этот неотесанный йоркширец как бы между прочим заметил: «Адвокаты! Да плевал я на них!»
Конечно, он сам во всем виноват. Не было нужды открывать условия завещания до его официального утверждения, но ему казалось, что будет лучше, если он предвосхитит любой выпад со стороны Джона Хьюби. Поэтому он оторвал маленькую Лэкси от пишущей машинки и объяснил ей, на что может рассчитывать ее семья. Лэкси восприняла это спокойно. Она даже слегка улыбнулась, когда он упомянул Граффа из Гриндейла. Но, когда она принесла эту новость в Олд-Милл-Инн, никаких улыбок не последовало.
«Нет!» — твердо решил Иден Теккерей. Это был последний раз, когда он из лучших побуждений позволил себе выйти за рамки законных процедур. Даже если кто-то из его собственной семьи будет кровно заинтересован в этом, он не пойдет на такой шаг!
— Ты знаешь, Господи, тайны наших сердец…
«Эй, Господи, может, тебе и впрямь известны наши тайны? В таком случае поспеши передать их этой старой глупой карге, когда она проковыляет прямиком к тебе», — подумал в ярости Джон Хьюби.
Все эти годы на побегушках! Бессчетные чашки жидкого чая, поддакивания старушечьим бредням, как следует проводить воскресенье и сохранить Империю! Долгие воскресные дни в тесном габардиновом костюме! В любую пору года. О, этот голубой костюм, который приходилось потом битый час отчищать от толстого слоя кошачьей и собачьей шерсти, покрывавшей каждый стул в Трой-Хаусе! Столько усилий, и все пошло прахом!
А как быть с долгами, которые он наделал в ожидании большого наследства? Фонды исчерпаны, оборудование заказано для бара и служебной пристройки! При одной мысли об этом его сердце заныло. Годы уверенного ожидания, месяцы нетерпеливого предвкушения и почти сутки ликования — цель достигнута! И тут из конторы этого кровососа, этого ублюдка является Лэкси и приносит невероятное известие.
О Господи! Ежели, как утверждает викарий, ты действительно знаешь, что в моем сердце, то поскорее сообщи об этом нашей полоумной старухе, посоветуй ей не задерживаться здесь надолго, а то, неровен час, угодит она в лапы Граффа из Гриндейла, который проберется в Олд-Милл-Инн через дымоход!
— Ибо Всемогущий Господь оказал великую милость, призвав к себе душу дорогой нашей сестры… Это для Него великая радость…
«Господи, эта радость — твое личное дело», — подумала Стефания Виндибэнкс, урожденная Ломас, кузина усопшей. Когда-то она первой порвала с миссис Хьюби. Взяв горсть земли, она раздумывала, кто из стоящих вокруг могилы послужит лучшей мишенью.
Может, вульгарный трактирщик Хьюби? Намеки рода, дескать, она может утешиться тем, что с ней обошлись не хуже, чем с этим болваном, только подогрели ее бешенство. Поставить ее на одну доску с неотесанным деревенщиной! «О, Артур, Артур! — обратилась она в мыслях к покойному мужу, — смотри, до чего ты меня довел, ты, тупой ублюдок! По крайней мере, дорогой Боже, не дай им разузнать о вилле!»
Но какой толк обращаться к Богу? С какой стати он должен вознаграждать за веру, если так неохотно вознаграждает за труд? А это был тяжкий труд — все эти годы поддерживать связь с йоркширскими родственниками. Конечно, ее можно упрекнуть в том, что она давно и наверняка знала, что кузина Гвен рехнулась. Действительно, она должна признать, что порой активно поощряла это помешательство. Но кто мог предположить, что, когда Всемогущий и абсолютно ненадеждый Господь Бог доставит себе радость, призвав душу Гвен, он забавы ради оставит ее помешательство свободно бродить по земле?
Выходит, не Хьюби, а Бог больше годится для мишени? Но как поразить неосязаемое? А ей хотелось бы видеть, что удар попал точно в цель. Как насчет сообщника Всевышнего в этом деле — самодовольного негодяя Теккерея? Неплохо было бы залепить в него грязью, правда, многолетний опыт в мирских делах научил ее, что адвокаты преобладают среди тех подонков, с которыми бесполезно вступать в борьбу.
Что ж, тогда Кич? Деловая мисс Кич, с трогательной близорукостью всматривающаяся в какую-то точку над головой викария, как будто надеясь увидеть там и приветствовать сошествие души своей благодетельницы…
Нет! Кич устроилась хорошо, это верно, но она не требовала для себя многого. И подумать — какой ценой ей это досталось! Всю жизнь рядом с этими тварями, и этот запах!.. Нет, только конюх мог бы позавидовать мисс Кич!
Она ужаснулась, когда поняла, что здесь не на кого обратить свою ярость, что вокруг пустота, такая же бесплотная, как дух недалекой старухи, Которая, без сомнения, сейчас самодовольно ухмыляется в своем атласном убежище на глубине шести футов!
Она швырнула землю на крышку гроба с такой силой, что один из камешков, отскочив, угодил в викария, тот вскрикнул от неожиданности и боли и вместо библейских слов «несомненное упование на воскресение» произнес «несомненное упивание на воскресенье». Никто не выразил удивления. В конце концов, мы ведь живем в эпоху новых псалмов, не так ли?
— Я услышал голос с небес, говоривший мне: «Пиши!..»
«Дорогая тетя Гвен, — думал Род Ломас, сын Стефании Виндибэнкс, — мы с мамой приехали в Йоркшир на твои похороны, оказавшиеся, на мой взгляд, не совсем благочестивыми. И, по маминому мнению, публика на них собралась и вовсе низкопробная. Ты, дорогая тетя, была совершенно права, когда ставила этих Хьюби „на место“, как выражалась дорогая мисс Кич. Эти люди — продукт весьма примитивного литья. Отец Джон так похож на вспыльчивого йоркширского трактирщика, что в это просто с трудом верится. А добропорядочная жена его Руби (Руби Хьюби! Ни одному писателю не выдумать подобного имени!), могучая блондинка, по виду — типичная буфетчица. Их младшая дочь Джейн отлита в той же форме для желе, и легко угадать, кому она обязана таким изобилием плоти, если взглянуть на старшую — Лэкси. Та по размерам не больше агата на указательном пальце олдермена.[3] Клянусь, она могла бы легко протиснуться в дверную щель. Со своими огромными
