него света едва хватало, чтобы разглядеть очертания предметов, но Уилд так и не зажег настольную лампу.
Немного погодя дверь отворилась, и на пороге замер в нерешительности юноша.
— Входи и закрой дверь, — сказал Уилд. — А теперь запри. Ключ в замочной скважине.
— Эй, что это?
— Мы здесь называем это комнатой. Пошевеливайся.
Юноша послушно направился к столу.
— Молодец. Побыстрее, сынок. У меня слишком мало времени.
— Побыстрее? О чем это ты? Ты имеешь в виду?.. Нет, я вижу, ты не об этом…
Уилду показалось, что в его речи проскальзывал кокни.[4] На вид парню было от четырнадцати до двадцати двух лет.
— Это ты мне звонил? — спросил Уилд.
— Да, я…
— У тебя есть что мне сказать?
— Нет. Не совсем так…
— Нет? Послушай, сынок, людям, которые звонят мне в участок, не называя своего имени, и назначают свидание в дыре наподобие этой, следует получше знать, о чем они будут говорить. Так что давай выкладывай!
Уилд не намеревался вести игру таким образом, но место и ситуация сами диктовали такой ход беседы. После стольких лет дисциплинированной и налаженной жизни он почувствовал, что его ждет впереди новая эпоха, когда он будет играть не по правилам, а по наитию. Если, разумеется, нельзя будет просто запугать этого парня и заставить его убраться.
— Послушай, ты не так все понял, а может быть, притворяешься, что не понял. Как я уже сказал, я друг Мориса…
— Какого Мориса? Я не знаю никаких Морисов.
— Морис Итон.
— Итон? Это ведь название школы! А как его зовут, когда он не в школе, а дома?
Теперь взорвался юнец. Упираясь обеими руками в стол, он заорал:
— Морис Итон, вот кто! Вы трахали друг друга, так что нечего мне чушь пороть! Я видел фотографии и письма. Ты слышишь меня,
Уилд словно окаменел. Но под маской непроницаемой грубости в нем боролись противоречивые чувства.
Эгоистическое чувство говорило ему, что лучше всего разъяснить этому юнцу, в какой ад превратится его жизнь, если он будет околачиваться в Среднем Йоркшире, а затем посадить его на первый поезд дальнего следования и ласково помахать рукой на прощание. Но это чувство уступало сознанию вины и отвращению к самому себе. Перед ним парень, друг единственного человека, которого Уилд считал своим другом в самом глубоком, полном и очень личном смысле этого слова, и как же он относится к нему? С подозрением и ненавистью, используя свое профессиональное положение для того, чтобы удовлетворить чисто личный и мелочный интерес.
Но где-то в глубине души теплилось другое чувство, имевшее отношение и к гордости, и к его безопасности — понимание того, что, выслав юнца из города, он не найдет реального решения своей многолетней дилеммы. В любом случае, если тот захочет причинить ему неприятности, он сможет это сделать из другой телефонной будки с любого шоссе.
— Как тебя зовут, парень? — спросил Уилд.
— Клифф, — ответил тот угрюмо. — Клифф Шерман.
Уилд включил настольную лампу, осветив углы комнаты. Это зрелище не ласкало глаз, но по крайней мере в одном из них обнаружился старый складной стул.
— Хорошо, Клифф. Принеси-ка сюда этот стул и давай сядем, поговорим немного…
Глава 3
Едва Паско вошел в дом, его дочь начала выть.
— Ты опять опоздал, — сказала Элли.
— Что делать, я — детектив.
— И Рози воет.
— Да ну? А я-то подумал, что у нас в доме волк! — Он снял куртку, и, бросив ее на перила, легко взбежал по лестнице.
Как только он вошел в комнату, дочь тут же перестала выть. Это была игра, придуманная Рози совсем недавно. Девочка обычно крепко спала, но стоило ключу повернуться в замке, как немедленно раздавался призывный вой, не смолкавший до тех пор, пока отец не приходил поговорить с ней. Что он говорил, не имело значения.
Сегодня вечером Питер начал так:
— Привет, малыш! Помнишь, на прошлой неделе я сказал, что должен получить повышение? Так вот, плохая новость — этого пока не произошло. И если ты надеялась иметь новую коляску или отправиться на Рождество в Акапулько, то забудь об этом. Хочешь, я дам тебе совет, малыш? Когда тебе захочется повыть, ты, прежде чем начать, должна быть уверена, что сможешь выть долго-долго! Никто не любит детей, которые вдруг перестают выть!.. Что ты говоришь? Просишь продолжить? Ну что тебе сказать, думаю, здесь есть три варианта. Первый: все они считают, что я любимчик Толстого Энди, а они ненавидят его. Вариант второй: твоя мама без конца выступает против ядерных ракет, кроме того, она — секретарь «Группы борьбы за женские права». А что говорит Толстый Энди? Он говорит, что эта группа — как итальянские водители: все левши и жутко опасны! Какой третий вариант? Нет, я не забыл о нем. Вот тебе и третий: может, я просто не достоин повышения, как ты думаешь? Может быть, должность инспектора полиции — мой потолок? Что ты на это скажешь? Ерунда все это? Ты действительно так думаешь? Ну, спасибо, малыш! Мне всегда легче после разговора с тобой.
Но дочка уже снова мирно спала. Паско уложил ее в кроватку и укрыл маленькое тельце одеялом. Спустившись вниз, он сначала пошел в кухню и налил два больших стакана неразбавленного виски. Потом вернулся в гостиную.
За время его краткого отсутствия жена избавилась от одежды, но обзавелась газетой.
— Ты видел это? — поинтересовалась Элли.
— Часто, — ответил он серьёзно. — Но я не прочь поглядеть еще разок.
— Я говорю об этом! — швыряя «Ивнинг пост», воскликнула его жена.
— Без сомнения, одну такую газету я видел — она была в кармане моей куртки. Но ведь она не может быть той самой газетой, не так ли? Я хочу сказать, что твои хорошо известные взгляды на нарушения прав человека едва ли позволят тебе рыться в карманах мужа. Я не прав?
— Она просто высовывалась из кармана.
— А, ну тогда все в порядке! Как известно, ты поддерживаешь право жен хвататься за все, что высовывается! И что я должен там прочитать? О случае в театре «Кембл»? Ну, с парнем, которого избили, все будет нормально, правда, пока он ничего не помнит. А Уилд занимается граффити.[5] А теперь почему бы тебе не засунуть газету обратно в карман?
— Нет! Я имела в виду не случай в «Кембле», прочти вот это. — Она ткнула пальцем в заметку, озаглавленную «Необычное завещание».
«Оглашенное сегодня завещание покойной миссис Г. Хьюби из Трой-Хауса, Гриндейл, представляет собой любопытный документ.
Большая часть ее состояния, оцененного более чем в миллион фунтов, завещана ее единственному
