пытались навешать лапши на уши. Единственное, что в их рассказе не вызывает сомнений, — за каким-то лядом этим прохвостам нужно, чтобы я сотрясал землю в определенных местах. Я отказываюсь, и они предлагают мне баш на баш. И баш, прямо скажем, замечательный. Привяжите кого-нибудь к себе, нога к ноге, поживите так сутки, а потом отвяжите — и согласитесь, что индивидуальная эксплуатация организма гораздо удобнее, чем совместная. Блин, да если бы Юся остался, как и прежде, идиотом — я бы ни минуты не сомневался и пошел на сделку. Плевать, что случится потом, — я не стал бы об этом думать. Но в том-то и дело, что Юся сейчас прекрасно понимает, что хорошо, а что плохо, и как мы будем жить, если он узнает, какой ценой я добился этой отдельности? Отдельность... слово какое-то гастрономическое, будто колбаса конская отдельная, первый сорт. Егор Круглов отдельный.
Интересно, а как бы отнесся Юся к такому предложению?
Я по-новому посмотрел на Юсю. Нет, я не думал, что он предатель, но ведь ему со мной жить так же неудобно, как мне с ним. А что, если лемурийцы решили с каждым из нас отдельную игру вести? Вдруг кто-то сломается? Вдруг кому-то надоест таскать на себе другого и он решит, что можно рискнуть и воспользоваться штуковинами? Если рассудить трезво, то это было логично. Эта версия многое объясняла в Юсином поведении.
Я ведь портил Юсе малину не меньше, чем он мне. Он обрел новую семью, а я постоянно напоминал, что эта семья у него — благодаря волшебным железякам. Он хотел больше времени проводить с матерью и сестрами, придумывал всяческие игры, чтобы наладить контакт, а я тянул его в нашу комнату или на улицу, подальше от новых родственников. Разозлишься тут.
Растолкав спавшего еще брата, я полез в письменный стол, под нижним ящиком которого прятал артефакты.
Барсук с мышонком пропали. Я перерыл всю нычку, но предметов не нашел. Перерыл еще пару раз, потом начал методично прочесывать всю нашу комнату. Нашел саблю, два пистолета, часы, кошелек с десятью крупными и несколькими мелкими золотыми монетами, нож, бритву, гребень, серебряную табакерку, носовой платок и записную книжку — видимо, девчонки когда-то играли. Но талисманов среди этой дребедени не было.
— Ты чего потерял? — спросил Юся, когда ему надоело ползать со мной из угла в угол.
— Талисманы, — ответил я.
Будто с самого начала понятно не было, он ведь знал, где я хранил артефакты, нетрудно бы догадаться, что если предметов на месте нет, то ищу я именно их.
— Сразу бы спросил. Я их перепрятал, — отчаянно зевнул Юся.
— Что?! — оторопел я.
— Перепрятал.
Вот засранец! И так спокойно об этом говорит.
— Куда?!
— Я думал, ты спросишь, как...
— Куда?!
— Да успокойся ты, успокойся, сейчас покажу...
Мы встали с пола и пошли в туалет.
— Под крышкой, — сказал Юся и ткнул пальцем в сливной бачок.
В одиночку я, конечно, снять крышку не мог, так что пришлось нам вдвоем это делать. На дне бачка тускло светился мышонок. Я осторожно засунул руку в воду, нащупал цепочку и вытащил артефакт на свет. Не вытирая, я положил его в карман пижамы, и мы водрузили крышку на место.
Барсук тоже покоился на дне смывного бачка, но уже не в нашей ванной комнате, а в общем туалете, на первом этаже.
Пока шли спасательные работы, мы молчали. Едва барсук оказался в моем кармане, мы вернулись в свою комнату. На всякий случай, чтобы из-за двери не могли услышать наш разговор, я включил телевизор. Там показывали какой-то бедлам в Турции: ночью, насколько я понял, там случилось землетрясение, да такое, что даже цунами образовалось в Мраморном море. Юся тут же уставился в экран, но я, ухватив его за подбородок, повернул к себе.
— Зачем?
Юся, погрузившийся внезапно в какие-то свои мысли, ответил:
— А ты уверен, что не хочешь спросить...
— Зачем?! — Мне это кокетство начинало надоедать.
— Ну... — Юся смутился. — Я думал, ты именно этого и хотел.
Час от часу не легче.
— Юся, ты идиот?
— Я не Юся. Я Юра.
— Хорошо. Юра, ты идиот?
— Я тебе сейчас в зубы дам.
— Да что с тобой такое? — психанул я. — Ладно, расскажи мне, как ты это провернул.
— Не скажу.
Тьфу ты, пропасть!
— Ладно, я попробую догадаться. Сам ты, в силу нашей привязанности, перепрятать талисманы не мог, значит, попросил кого-то. При мне ты о помощи ни у кого попросить не мог, из чего можно заключить, что ты давал письменные инструкции. На бумаге ты ничего не писал, на компьютере тоже не печатал. Думаю, ты просто через мобильный телефон короткие сообщения отправлял. Девчонкам писал, да? Игры твои дурацкие. Проинструктировал, конфетку пообещал — они выполнили задание. Так?
Юся был впечатлен, по лицу видно.
— Именно поэтому ты идиот. Они могли просто-напросто их стырить, — сказал я.
— Не могли. Я бы почувствовал.
Долбаные его чувства... Конечно, он был прав — талисман не ошибается, предчувствия всегда оправдываются. Но ведь риск все равно был.
— Зачем? — повторил я давешний вопрос.
— А зачем ты с утра полез их искать? — Юся сделал невинное лицо.
Быстро он перенял эту дурацкую манеру — отвечать вопросом на вопрос. Самое обидное, что ответить неправду я не мог: Юся тотчас бы почувствовал. И я ответил честно:
— Я боюсь.
— Ты? — Глаза у него округлились. Все-таки лукавить он не умеет. — Чего ты можешь бояться?
— Что предметы ненастоящие.
Ответ пришел сам по себе, наверное, это петух и на меня немного действовал. Верхнее ли это чутье, или наитие, или как хотите называйте — стало ясно, почему Барбара не идет у меня из головы. Мезальянц купил Барбару на ее собственную удочку. Она продала ему фальшивые предметы, а он показал ей фальшивые глаза. Мое беспокойство было обострившейся тоской по предметам. Но вот я достал артефакты, положил в карман, а тоска не проходит. Значит...
Я сжал в ладони оба предмета. С таким же успехом я мог сжимать два железных шарика от подшипника: тяжесть есть, а эффекта — ноль. Ни силовых линий, ни вибрации, ни волос дыбом. Артефакты были обычными подделками.
— Где они на самом деле? — спросил я. — Девчонки стащили?
— Нет, — тихо ответил Юся (не заслужил ты Юры, братец).
— Хватит мямлить. Куда дел? Я, между прочим, за тебя договор с государством подписывал.
— Он не имеет юридической силы, ты несовершеннолетний и не являешься еще гражданином Израиля, — попытался возразить Юся. — Это был акт психологического давления...
— А для Далилы он имеет юридическую силу? — рассердился я. — Она, между прочим, за тебя подписалась!
— Она... — В глазах у Юси стояли слезы. — Она меня не любит.
Твою мать... Как же до тебя это дошло, с твоей интуицией, только сейчас?
— Где предметы?!
— У Мезальянца.
— Что?!
— И он их, кажется, использовал, — добил меня Юся, кивая на экран телевизора.
В Стамбуле Викса с капитанами приземлились в полночь, как и взлетели. Будто время застыло. Когда на запад летишь, всегда так. А на восток, наоборот, время стремительно бежит вперед, как сквозь пальцы убегает.
В середине полета Боря стал ерзать, часто вставать и бегать по проходу, нервируя земляков. Когда ему посоветовали угомониться, он довольно резко предложил всем окунуться в алебастр. Время от времени он, конечно, присаживался, но никак не мог принять нужной позы и снова вскакивал.
— У него застарелый геморрой, — шепнул Глеб Виксе. — Он вообще не может сидеть, удивительно, как до Гонконга долетел. Сейчас скачет, боится, видимо, рецидива.
В аэропорту по этой причине побежали искать аптечный пункт. Пока искали — почти два часа прошло: туда не пускают без визы, здесь пускают, но не то, что нужно... В конце концов нашли, купили самые обычные свечки с маслом облепихи, и Боря поскакал в туалет, потому что до самолета на Москву оставалось что-то около сорока минут.
— Окунуться в алебастр, — сокрушался он. — Еще три часа в самолете до Москвы, потом девять часов до Владика... точно геморрой вылезет.
— Воспринимай это как приключение, — посоветовал Глеб.
Боря обиделся и ушел.
А через пять минут Викса испытала острейший приступ дежа вю. Моргнули лампы, мир вокруг закачался, и воздух наполнил отчаянный вопль умирающего зверя, как в ту ночь, когда она застукала близнецов за незаконным сотрясением земли. Неужели они опять принялись за старое?
В аэропорту началась паника, народ хлынул к выходам, и только Глеб с Виксой, которые стояли как раз возле несущей колонны, хладнокровно прижались к твердыне.
Кошмар длился три минуты. Несколько раз вспыхивало и потухало электричество, стоячие и висящие конструкции раскачивались из стороны в сторону, будто не решаясь, где именно упасть. Иные люди падали на бегу, кто-то оставался лежать, не решаясь продолжить бег, но большинство тут же вскакивали и бежали дальше, молча или вопя во все горло.
А потом все закончилось, так же резко, как и началось. И всего-то за три минуты официально-чопорная обстановка в аэропорту сменилась полным бардаком.
— Глеб, — тихо попросила Викса. — Ты живой?
— Вроде... — Рука Татарина легонько сжала руку Виксы (они, оказывается, так и стояли у колонны).
— Сходи, пожалуйста, в туалет.
— Зачем?
— Там Боря... как он там?
— А ты не можешь?
— Я, вообще-то, женщина.
— А, черт, — досадливо прошипел Глеб.
Осторожно, пробуя левой ногой опору впереди, будто идет не по бетонному полу, а по болоту,
