пыльника и портфеля нет. Интересно, что в ней за работа, если такой человек берет ее домой на ночь и держит под рукой?
Запонки у него из золотых монет. Будь он помоложе лет на двадцать, то походил бы на торговца наркотиками. Араф гасит зажигалку и вынимает сигару изо рта.
— Я вас не знаю.
— У меня нет намерения портить вам вечер…
Он кричит в проход. Я оборачиваюсь, подходят два официанта. Один несет восемь тарелок, у другого, покрупнее, руки свободны. Я достаю рубины и кладу на белую скатерть.
Все замирают — несколько секунд смотрят на камни. Официант с незанятыми руками что-то говорит. Араф отмахивается от него сигарой. Они ставят на стол тарелки и уходят. Девушка тянется к одному из камней. Араф шлепает ее по руке, и она надувает губы. Камни поблескивают между тарелками с донер- кебабом и жареными баклажанами. Президент компании искоса смотрит на меня:
— Что это такое вы принесли?
— Рубины.
— И что мне теперь прикажете делать?
— Поговорить со мной.
Девушка обращает ко мне сердцевидное личико:
— Я тоже могу говорить по-английски. Очень хорошо. Как вас зовут?
— Лейла, сходи в дамскую комнату.
Она хнычет:
— Не хочу.
Араф подается к ней:
— На пять минут, дорогая. Почему бы тебе не по-чистить зубы?
— Не хочу. Хочу конфет.
Он раздраженно шипит. Достает из кармана пиджака кожаный бумажник, вынимает из него щедрой рукой несколько банкнот и протягивает ей. Выпадает какой-то листок бумаги и падает на заставленный стол.
Недовольная гримаса на лице девушки превращается в улыбку. Она берет деньги, поднимается и проходит мимо меня, не оглядываясь. Араф жестом приглашает меня в кабинку. Пластик, на котором сидела Лейла, горячий. Араф смотрит ей вслед:
— Хорошенькая, правда? Знаете, как говорят итальянцы?
— Нет.
— Она еще пахнет молоком. — Усмехается. Морщит нос. — Надеюсь, я вам не противен?
— Вы меня не интересуете.
На миг лицо Арафа изображает удивление. Мужчинам вроде него таких вещей не говорят. Мои слова заставляют его умолкнуть, и я довольна этой передышкой. Он опускает взгляд к еде.
— Итак, вы хотели поговорить. Слушаю.
— Вам принадлежит компания. Что вы перевозите?
— «Золотой рог»? — Он принимается за кебаб. — Все, за что нам платят. Рыбу, наличные деньги, старые канаты.
— Драгоценности для черного рынка.
Араф перестает есть и пристально смотрит на меня. В быстрых глазах его видна та же беспокойная энергия, что и в теле.
— Не похоже, что вы из полиции, — говорит он. — Из налогового управления?
Я качаю головой. Он пожимает плечами:
— Собственно, особого секрета тут нет. Я бы солгал, сказав, что мы не перевозим драгоценностей.
Араф берет со стола выпавший лист. Это номерок, черные цифры на голубой бумаге. Рассеянно вертит его в пальцах, продолжая говорить; 68. 89. 68.
— Это добропорядочный бизнес. Чистый. Есть дела и похуже. У вас на уме какой-то особый груз?
— Я разыскиваю старые драгоценности. Вещь, называемую «Три брата».
— Три чего? 68. 89.
— «Брата».
— «Три брата». — Араф морщит лоб, но взгляд его блуждает по проходу, ища девушку. — Название знакомое. Напомните, что это.
— Своего рода застежка. Средневековая. Из Бургундии.
В лице его вспыхивает интерес. Он кладет билет, наставляет палец на меня, затем на графин с вином.
— Точно. Хотите стаканчик?
— Нет. Послушайте. — Делаю вдох. Сохраняю спокойствие. — Я хочу эту драгоценность. Очень.
— Очень — в пределах какой суммы?
— Этот камень стоит тысячу семьсот долларов. — Я притрагиваюсь к самому большому рубину. — Если потерпите меня еще несколько минут, он ваш.
Араф задумывается. Над губой президента компании на том месте, где утром проходила бритва, поблескивает пот. Я улавливаю его запах, сладковатый и едкий, напоминающий запах горчицы. При такой жаре он потеет очень мало. На секунду мне приходит в голову мысль, что он снова позовет официантов. Предложенная сумма все-таки удерживает его. Он вновь зажигает сигару.
— Четыре минуты.
— «Три брата». Название происходит от трех рубинов, но там есть еще бриллиант и несколько жемчужин. Все восемь камней весят двести девяносто каратов. Эта драгоценность стала королевской регалией Англии. У Тавернье, когда он умер, находились эти три рубина.
Лицо Арафа проясняется, он снова ест. Я смотрю, как он отправляет баклажаны в толстогубый рот.
— Достаточно. Я слышал о нем. — Наконец он проглатывает то, что во рту. — Так и быть, открою вам один секрет. Я люблю драгоценности. — Подмигивает. Жует. Теперь он весь дружелюбие и понимание. — Я слежу за рынком. За тем, что продается и покупается. За всеми открытыми, полузакрытыми, совершенно закрытыми рынками. Вот уже тридцать лет. И ни разу не видел, чтобы подобную драгоценность покупали или продавали. Средневековую вещь такой величины — нет. Ничего похожего. Послушайте дядю Арафа, я знаю, что говорю. Вы гоняетесь за призраком.
Араф принимается за лепешки с бараньим фаршем. Я смотрю, как он скручивает их, макает в лимонный сок и отправляет в рот.
— Миддлхемова драгоценность, — произношу я, и он едва не давится. Крякает и проглатывает.
— М-м?
— Пятнадцать лет назад в Англии была найдена Миддлхемова драгоценность. Конца пятнадцатого века, в хорошем состоянии. В пустых гнездах, вероятно, находились жемчужины. Центральный сапфир огранен спереди и сзади. Года через два после находки ее продали на аукционе «Сотбиз».
— За сколько?
— Миллион триста тысяч.
— Фунтов? Стерлингов?
Я киваю.
— Да, но то были восьмидесятые годы, понимаете? Увы. — Я жду снова, он делает вид, будто ему неинтересно. — Эти «Братья». Что там за камни? — с нарочитым безразличием спрашивает он.
— Три рубина-баласа, каждый по семьдесят каратов. Тридцатикаратовый бриллиант. Четыре большие жемчужины.
— Какого веса?
— От десяти до восемнадцати каратов. Все красивой неправильной формы.
— Каким временем датируется застежка?
— Начало пятнадцатого века, первое десятилетие.
— М-м… — Араф откладывает вилку. — Думаете, она сохранилась до сих пор? Почему?
Я не отвечаю. Он жует с задумчивым видом.
— Жемчужины. Ну что ж, раз вы упомянули о них, у меня есть одна клиентка. В Турции, но не турчанка
