- Когда его повалило, я струхнула до обморока. И еду, и бутылку выбросила в речку Тихую.
- Ну, а рюкзак?
- Сожгла в огороде.
- А почему, Валентина Васильевна?
- Испугалась. В жизни всяко бывает, не узнаешь, как оно отзовется. Убить я никак не могла. У нас двое малолеток, Федька хоть и пил, но кормилец.
Какая-то ерунда: нашел рюкзак с выпивкой и закуской. Но в жизни всяко бывает… Тут есть ухабистый момент: рюкзак лежал у калитки. Кто-то обронил. Якобы? Или подкинул? Меня словно крутануло…
Преступники и авторы детективов придумывают способы убийств на расстоянии, да так, чтобы не осталось улик. Винтовка с оптическим прицелом, электрическим разрядом, лазером, взрывным устройством по почте… Проще можно: выпивохе подкинуть отравленную бутылку. Именно спиртное, потому что, скажем, отравленный пирог алкаш не возьмет.
- Валентина Васильевна, кого-нибудь подозреваете?
- Нет, кого же…
- Враги у мужа имелись?
- Бузили. Но по пьянке.
- А Дериземля?
- Друзья до гроба, не одну цистерну вместе выхлебали.
- Я имею в виду врага серьезного, постоянного…
Она задумалась. От долгого разговора ее плечи обвисли, скулы затупели, глаза ушли в далекую глубину. Но в памяти женщина, похоже, что-то нашарила:
- Вот только Сенька Горохов…
- А что Сенька?
- Оба заядлые охотники. Не знаю, что меж ними в лесу пробежало. Федька молчит, как оковалок.
Я составил протокол допроса. Висячина подписала. Защелкнув портфель, я поднялся. Все, пора уходить. Бывает так, что место держит, словно что-то забыл. Да, спросить:
- Валентина Васильевна, муж зарплату приносил?
- Всю до копеечки, - с готовностью заявила она.
- Говорите, что он с Дериземлей цистерну выпил… На какие же деньги?
- Думаю, халтурил в деревне.
- А вы не спрашивали?
- Лучше прутиком стегать.
- Не понял.
- Палкой ударишь: она сломается, а конь заупрямится.
- Само собой, - поддакнул я, так и не поняв выгоду прутика перед палкой.
Ушел я довольный: на моем горизонте появились застарелая вражда и Сенька Горохов.
13
Майор должен вернуться только к вечеру, но в нашей избе орудовал дед Никифор. На плите фырчало и чавкало. Пахло чем-то подгоревшим. Дед усадил меня обедать и наложил в миску того, что фырчало и чавкало. Бурая вязкая масса - она и в миске продолжала пофыркивать и почавкивать.
- Суп гороховый, - объявил дед.
- Чего он такой?..
- Разварился.
- Не суп, а каша.
- Горох, парень, есть горох.
- Кстати, дед Никифор, Сеньку Горохова знаешь?
Дед глянул на меня хитро, как бы из-под волосатой своей сущности - и не ответил. Я не ел месиво, пока не заговорит.
- Серега, этот Горохов мужик веский.
- Значит, какой?
- Справный.
- Ага, а какой?
- Охотник. Уточку на пруду подстрелит, окунька в речке изловит, сосенку в лесу срубит.
Значит, хозяин. Да и не могли в поселке жить одни выпивохи. Дома-то растут, автомобили покупаются… Поросята почти в каждом сарае хрюкают, а из-за гусей по улице не пройти.
- Никифор, а почему Горохов, и Висячин не ладили?
- Неизвестно, одни только слухи с небылицами.
- Какие слухи?
- На охоте у них дело вышло. Километра три от поселка, за ольшаниками, горох посеян. Много, гектары. И повадились кабаны. А за ними охотники. Ночью Висячин и Горохов пальнули по кабанчику враз. Завалили, только чей кабанчик? Глянули, а кабанчик-то черного цвета. У нас таких отродясь не водилось. Пока спорили, кабанчик сбежал. Такая вот загвоздка.
Я ничего не понял. Наверное, оттого, что наполовину съеденная супокаша в желудке затвердела, как хороший цемент. Дед Никифор изучал мое лицо: что, мол, скажу про черного кабанчика.
- Никифор, в чем же проблема?
- А ты в сельмаге не был?
- Нет.
- И продавщицу Альку не видел?
- И продавщицу Альку не видел.
- А на ней растут густые кудри, как черные джунгли.
- Ну и что?
- Кабанчик-то был тоже черный.
- Дед, ты не выпил?
- Выпил не выпил, а у Альки на щеке две отметины от картечин, поскольку выстрелов было два.
- Никифор, ты думаешь…
Я не знал, что он думает. Прямо-таки по Гоголю. В свое время я завел толстый блокнот для записей интересных преступлений и любопытных историй. Например, мистических. Но этот дневник зачах, потому что загадочных преступлений не попадалось. Мистические же загадки в городе не возникают: они здесь, где леса и черные кабанчики.
Все-таки мысль я закончил:
- Никифор, ты думаешь, что Висячин с Гороховым враги из-за женщины?
- Не из-за кабанчика же?
- Значит, из-за продавщицы Альки, - подытожил я.
- Ни хрена подобного.
- Никифор, ты сам же подтвердил, что из-за женщины.
- Допустим, вмешалась Амалия.
- Любовь, что ли? - не поверил я.
- Ведьмина любовь, что людская кровь.
- Что ты имеешь в виду?
- Ведьма вдыхает воздух, а выдыхает гарь. Вот кабанчики и чернеют.
Сперва мне показалось, что дед Никифор просто нелогичен. Но теперь он нес чепуху, которая даже в мистику не укладывалась. Дыхание Амалии и окрас поросят… Видимо, с возрастом его мысли путались, как
