II
С чувством, похожим на облегчение, Эндрью тотчас же отправился к больному. Он рад был возможности отделаться на время от странных и противоречивых ощущений, вызванных приездом в 'Брингоуэр'. У него уже мелькали смутные подозрения относительно того, как здесь в действительности обстоят дела и как Блодуэн Пейдж намерена его использовать, взвалив на него практику больного мужа. Положение создалось неожиданное и совсем не похожее на те романтические картины, которые некогда рисовало ему воображение. Но в конце концов для него главное - его работа, остальное - пустяки. Он жаждал приступить к этой работе. Сам того не замечая, он ускорял шаги, все в нем было натянуто, как струна, все ликовало от сознания, что вот, наконец-то, начало - первый визит к больному.
Дождь все еще лил, когда Мэнсон, пройдя грязный неосвещенный пустырь, пошел по Чэпел-стрит, в направлении, довольно неопределенно указанном ему миссис Пейдж. Город, по которому он проходил, смутно вырисовывался перед ним в темноте. Лавки, сектантские церкви - Сионская, Гебронская, Вефиль[*], Вефизда[*], - он насчитал их добрую дюжину, - затем большой кооперативный универсальный магазин, отделение Западного банка. Все это тянулось вдоль одной главной улицы, лежавшей на самом дне долины. В сознании, что город погребен на дне горной расселины, было что-то крайне угнетающее.
На улице встречалось очень мало людей. От Чэпел-стрит с обеих сторон отходили под прямым углом бесконечные ряды домиков с синими крышами - жилища рабочих. Вдалеке, у входа в ущелье, виднелись гематитовые[*] рудники и заводы, а над ними громадным веером рассыпались по темному небу отблески пламени.
Мэнсон дошел до дома № 7 на Глайдер-плейс и, задыхаясь, постучал в дверь. Его тотчас впустили и провели на кухню, где в алькове на кровати лежала больная. Это была молодая женщина, жена пудлинговщика Вильямса. С бурно колотившимся сердцем Мэнсон подошел к постели, изнемогая от волнения при мысли, что наступил, наконец, решающий момент его жизни. Как часто представлял он его себе, когда в толпе студентов слушал профессора Лэмплафа, демонстрировавшего им больных в своей палате. Сейчас не было вокруг толпы, в которой он ощущал бы поддержку, никто не давал разъяснений. Он был один лицом к лицу с необходимостью самому поставить диагноз и без чьей-либо помощи вылечить больную. И вдруг мгновенным острым испугом пришло сознание своей неопытности, нервности, полной неподготовленности к такой задаче.
В присутствии мужа, стоявшего тут же, в тесной, скудно освещенной кухоньке с каменным полом, он с добросовестной тщательностью осмотрел больную. Не оставалось никакого сомнения в том, что случай серьезный. Женщина жаловалась на невыносимую головную боль. Температура, пульс, язык - все указывало на тяжелое заболевание. Но какое? Вторично осматривая больную, Эндрью с напряженной сосредоточенностью задавал себе этот вопрос. Первая пациентка! Он, конечно, приложит все усилия... но что, если он ошибется, сделает грубый промах? А еще хуже - если не сумеет поставить диагноз? Он ничего не упустил при исследовании больной. Ничего решительно. А все-таки решение этой задачи еще не давалось ему. Мысленно собирая воедино все симптомы, он пытался отнести их к какой-нибудь из известных болезней. Наконец, чувствуя, что невозможно дальше затягивать осмотр, он медленно выпрямился, разобрал и спрятал свой стетоскоп, все время ища, что сказать.
- Она, видно, простудилась? - спросил он, глядя в пол.
- Да, совершенно верно, доктор, - стремительно подтвердил Вильямc, который все время, пока длился осмотр, имел испуганный вид. - Три-четыре дня тому назад. Я был уверен, что это простуда, доктор.
Эндрью кивнул головой, мучительно силясь внушить этому человеку уверенность, которой сам не ощущал. Он пробормотал:
- Мы скоро поставим ее на ноги. Приходите через полчаса в амбулаторию, я вам дам для нее лекарство.
Он простился с ними и, опустив голову, усиленно размышляя, поплелся в амбулаторию - полуразвалившееся деревянное строение, стоявшее у самого въезда в аллею, которая вела к дому Пейджа.
Войдя туда, Эндрью зажег газ и принялся шагать из угла в угол между синих и зеленых бутылей на пыльных полках, ломая голову все над той же задачей, ощупью доискиваясь правильного решения. В картине болезни не было ничего симптоматического. Да, это, должно быть, простуда.
Но в глубине души Эндрью знал, что это не простуда. Он застонал от отчаяния, испуганный, сердясь на себя за беспомощность. Он видел, что придется отложить пока диагноз, выждать некоторое время. В клинике профессора Лэмплафа для таких темных случаев имелись изящные карточки с тактичной надписью: 'Pyrexia[*] неизвестного происхождения'. Такой диагноз был и точен и вместе с тем уклончив, ни к чему не обязывал - и при этом звучал замечательно научно!
В полном унынии Эндрью достал из ящика под аптечной стойкой шестиунцовую склянку и, озабоченно хмурясь, начал составлять жаропонижающую микстуру. Spiritus aetheris nitrosi, салициловый натр - куда это запропастилась салицилка, черт бы ее побрал? Ага, вот она где! - Он пытался утешить себя тем, что все это превосходные средства, которые непременно должны снизить температуру и принести больной пользу. Профессор Лэмплаф часто говорил, что нет другого такого ценного лекарства, как салициловый натр.
Он только что успел приготовить микстуру и с чувством некоторого удовлетворения надписывал сигнатурку, когда звякнул колокольчик, дверь с улицы отворилась, и в амбулаторию вошел невысокий, коренастый, весьма плотный и краснолицый мужчина лет тридцати, а за ним собака. Некоторое время никто не нарушал молчания. Пес, черно-рыжий, какой-то смешанной породы, присел на испачканные грязью задние лапы, а его хозяин, в накинутом на плечи мокром клеенчатом плаще, из-под которого виднелись поношенный костюм бумажного бархата, длинные чулки шахтера и подбитые гвоздями башмаки, разглядывал Эндрью с головы до ног. Когда он заговорил, в тоне его звучали вежливая ирония и раздражающая благовоспитанность.
- Я, проходя мимо, увидел свет в окне. И решил заглянуть к вам и познакомиться. Я - Денни, помощник почтенного доктора Николса Л. О. А. Это означает (если вы этого не знаете) 'лиценциат Общества аптекарей' - самое высокое из званий, известных Богу и людям.
Эндрью посмотрел на него несколько недоверчиво. Филипп Денни закурил папиросу, вынутую из смятой бумажной пачки, бросил спичку на пол и без церемонии подошел ближе. Он взял в руки бутылку с лекарством, прочитал рецепт и указание насчет способа употребления, откупорил, понюхал, потом опять закрыл бутылку пробкой и поставил ее на место. Его угрюмое красное лицо смягчилось и выразило одобрение.
- Превосходно! Вы уже приступили к работе! 'Через три часа по столовой ложке'. Боже милостивый, как приятно встретить опять эту излюбленную стряпню, этот кумир всех докторов! Но, доктор, почему через три часа, а не три раза в день? Разве вам неизвестно, что по строго ортодоксальным правилам столовая ложка лекарства должна проходить через пищевод три раза в день? - Он сделал паузу, в его напускной серьезности еще сильнее чувствовалась мягкая насмешка. - Теперь скажите мне, доктор, что сюда входит? Spiritus aetheris nitrosi, судя по запаху. Замечательная вещь! Прекрасно, мой милый доктор, прекрасно. Это и мочегонное, и ветрогонное, и укрепляющее, и его можно хлебать хотя бы целыми ушатами. Помните, что сказано в красной книжечке? В сомнительных случаях прописывайте Spiritus nitrosi. Или это говорится о йодистом калии? Ба, да я, кажется, забыл некоторые очень важные вещи!
В деревянном сарае снова наступило молчание, нарушаемое только стуком дождя, барабанившего но желе ной крыше. Неожиданно Денни рассмеялся, забавляясь растерянным лицом Эндрью, и сказал насмешливо:
- Ну, оставим в покое науку, доктор. Теперь вы должны удовлетворить мое любопытство. Для чего вы сюда приехали?
Раздражение начинало все сильнее овладевать Эндрью. Он ответил мрачно:
- Я рассчитывал превратить Блэнелли в курорт! Что-то вроде курорта с минеральными водами, понимаете.
Денни снова захохотал. Этот смех оскорблял Эндрью, вызывал в нем желание ударить Денни.
- Остроумно, остроумно, мой милый доктор. Настоящий шотландский юмор, легкий, как паровой каток.
