В ответ Берт дал полный газ, машина, кренясь на бок, вползла задом на нашу аллею, потом ткнулась носом в дренажную канаву на другой стороне улицы и только тогда, загребая колесами льдистую грязь, вывернула на дорогу к дому Дорети. Репортеры засеменили по газону к своим фургонам, чтобы последовать за нами.
Дом Дорети, темневший в глубине тупика, производил впечатление хорошо укрепленного форта. Окна были затянуты плотными шторами, заменившими те, что искромсала Тереза. Подъездная аллея была нерасчищена, тут и там возвышались небольшие сугробики, похожие на берлоги снежных зверей.
— А они вообще дома? — спросил Берт.
— Они всегда дома, — ответил я, чем смутил отца.
Отраженный красный свет всех полицейских машин квартала гулял по верхним ветвям кленов. Окрестные дома уютно белели в темноте, словно фарфоровые игрушки, прикрытые черным крепом. Подойдя к двери, сержант Росс постучал по медной ручке. Ответа не было. Даже шторы не пошелохнулись. Он постучал еще раз. На этот раз мы услышали, как доктор крикнул: «Не отвечай!»
— Ах, «не отвечай»? — протянул Берт и, вытащив дубинку, стал размеренно колотить в белую крашеную дверь, пока от нее не полетели мелкие щепки.
Сержант Росс поморщился, дал ему еще немного побарабанить, потом схватил за руку и остановил.
— Полиция! — крикнул сержант Росс. — Откройте, пожалуйста, сэр. Немедленно.
Дверь не открывали.
— О'кей, — сказал Берт.
Он двинулся назад к машине.
Через несколько секунд тишину пронзил вой сирены. Кругом захлопали двери. Люди выглядывали из- за них и, увидев полицейские машины, застывали на месте. Наконец парадная дверь в доме Дорети распахнулась, и перед нами предстала Барбара Фокс.
— Так-то лучше, — резюмировал Берт и отключил сирену.
Барбара была в толстом бирюзовом свитере с обтрепавшимися рукавами. Заплетенные в косу волосы лежали на спине и казались непривычно тяжелыми. Жмурясь от пульсирующего красного света, она посмотрела на сержанта Росса и заметила, что я выглядываю из-за его спины. Позади Барбары виднелись знакомые маски, а плитки пола сверкали сверхъестественной чистотой. Ни одна прихожая в Детройте не сверкала так в конце марта.
— Миссис Дорети? — спросил сержант Росс.
— Нет, — ответила Барбара. — Что вам угодно?
— Мэм, у нас тут такое дело… Можно войти?
Рот у Барбары кривился, как будто она только что надкусила дикое яблоко. Глаза тоже были мокрые, но я не мог понять, то ли от слез, то ли от мороза.
Мой отец выступил вперед и слегка коснулся ее руки.
— Это займет всего несколько секунд, Барб, — сказал он зачем-то, хотя я понимал, что он пытается ее успокоить.
Наконец она, скользя по полу в одних чулках, отошла назад, чтобы мы могли войти. Свет в коридоре и гостиной горел, но не ярко. Мы вытерли ноги о коврик под дверью, и тут из глубины прихожей выплыл доктор Дорети. Он был в том же самом халате, в котором выходил к нам со Спенсером в прошлый раз. Под глазами у него лежали черные круги, лицо было бледным и опухшим. Казалось, он не сразу понял, кто перед ним.
— Джо? — произнес он без тени любопытства в голосе.
— Колин, прости за вторжение, но…
Доктор перевел взгляд на меня — как всегда безжалостный.
— Мэтти?
— Доктор Дорети, — начал сержант Росс.
Доктор продолжал в изумлении смотреть на меня, игнорируя полисмена. Затем слегка наклонил голову.
— Доктор Дорети, — повторил сержант Росс, — нам необходимо поговорить с вами и вашей… — Он бросил взгляд на Барбару.
— Невестой, — подсказал доктор Дорети, расправив опущенные против обыкновения плечи. Так он стал больше похож на себя.
— И вашей дочерью, — закончил сержант Росс. Доктор пристально посмотрел на сержанта.
Мне показалось, он сейчас рассмеется.
— Нет, — отчеканил он и повернул в сторону гостиной.
— Вообще-то я не прошу, — твердо сказал сержант Росс.
Доктор остановился, но повернулся не сразу. А когда повернулся, голова у него была гордо поднята, губы плотно сжаты.
— Хорошо, — ответил он и прошествовал в гостиную.
— О господи, — прошептал мой отец, и тут совершенно неожиданно в комнату неслышно проскользнула Тереза. Ее клонило на бок, босые ноги путались в длинной юбке. Она шла по коридору, глядя не вверх и не вдаль, а прямо перед собой, безвольная, словно пущенный по воде бумажный кораблик. Барбара обхватила ее руками и прижала к животу.
— Джентльмены! — сказала она, жестом приглашая всех проследовать за доктором.
Возможно, чары, превратившие Терезу в сомнамбулу, на близком расстоянии становились заразными. Казалось, никто не мог пошевелить языком. Все смотрели на ее отрешенное лицо, на ее бледную шейку, исчезающую в вырезе бледно-белого свитера.
Сержант Росс наклонился и тронул меня за руку.
— Подумай, что можно сделать, — попросил он почти по-товарищески.
Колени у меня заклинило, зубы сжались, и я подумал, что сейчас упаду в обморок.
Взрослые гуськом потянулись в гостиную. Барбара все еще держала Терезу и смотрела на меня. К своему удивлению, я заметил, что у нее дрожит нижняя губа, и это делало ее похожей на маленькую девочку.
— Мэтти, что, черт возьми, происходит? — спросила она.
— Снеговик, — сказал я. — Спенсер.
Слезы снова хлынули у меня по щекам. Я совсем не хотел врать Барбаре.
— О боже! — захныкала она и наклонилась меня обнять.
Теперь Барбара прижимала к себе нас обоих. От нее по-прежнему пахло Африкой, или тем, что я стал считать запахом Африки после общения с ней. От Терезы пахло свечным воском и мылом. Я повернул голову и уперся взглядом прямо в ее мутно-карие глаза.
— Привет! — сказала Тереза.
От неожиданности у Барбары разжались руки. Я отступил назад, а Тереза поплыла в свою комнату.
— За полторы недели она не проронила ни слова, — вздохнула Барбара.
Сердце забухало о ребра, распространяя гулкие раскаты по всей грудной клетке. Все-таки моя затея сработала. Выходит, оно того стоило. И с этим могли бы согласиться и мои родители, и Барбара, и мисс Эйр, и миссис Джапп. Еще раз мельком взглянув на Барбару, я проследовал за Терезой по коридору и вошел в ее комнату — в первый и последний раз в жизни. Весь остальной мир со всеми его обитателями сразу же испарился.
Тереза меня не ждала, это точно. Она стояла у своего иллюминаторного окна, напевая что-то себе под нос и глядя в щель между шторами. Тишину нарушало лишь глухое урчание вентиляционных труб.
Кровать у нее была с балдахином на деревянных столбах, вся белая, завешенная чем-то вроде серой москитной сетки. На гладком белом ночном столике стояли две фотографии в таких же белых деревянных рамках, на первой был изображен доктор; в одной руке он держал почетный знак, другой обнимал дочь. Снимок, судя по всему, был сделан в спортзале начальной школы Фила Харта. Второй снимок был сделан у Дорети на заднем дворе. Белокурая женщина в голубом зимнем пальто и варежках сидела на санках, обнимая ладонями неочищенный апельсин. Мать Терезы я видел всего несколько раз. После первой «Битвы
