Губы у матери задрожали, но голос прозвучал твердо.
— Тереза смышленая девочка, Мэтти. Думаю, с ней все нормально, — сказала она и вышла из кухни.
Несмотря на все предостережения миссис Джапп, родители все-таки отправили Брента в школу, потому что он на этом настаивал и твердил, что ему невыносимо находиться рядом со мной. Я все утро просидел у телевизора в общей комнате. Мать убрала на кухне, а когда отец ушел на работу, закрылась у себя в спальне и села на телефон.
Я, прищурив глаза, смотрел на экран и молился, чтобы спортивную программу прервали из-за «Специального выпуска».
Передачу так и не прервали. Я перестал молиться и, откинувшись на спинку дивана, предоставил времени тянуться своим чередом. Но тут раздался звонок в дверь. Я бросил взгляд в сторону родительской комнаты, но мать не вышла. После третьего звонка я на карачках пробрался к телевизору, чтобы меня не увидели с крыльца, и выключил его. Я подумал, что это может быть кто-нибудь из репортеров, а может, сержант Росс с очередными вопросами или с дурными новостями. А вдруг Тереза? — мелькнуло в голове, и я вскочил на ноги.
Топая по коврику, чтобы стряхнуть грязь с башмаков, дрожа в легком желтом дождевике, Барбара Фокс заглянула в окно и снова потянулась к звонку.
— Не торопись — на улице тепло, — съязвила Барбара, когда я замешкался, открывая дверь. Она протиснулась мимо меня в гостиную. — Доктор запретил мне сюда приходить, — добавила она холодно. Голос ее стал спокойнее, но не мягче. — Он сидит на диване в гостиной, как копьем пришпиленный. Не может плакать. Не может говорить, — продолжала она, дико озираясь по сторонам, словно где-то здесь могла прятаться Тереза. И вдруг саркастически прокричала: — О, привет, миссис Родс! Спасибо, но мне нельзя задерживаться. Проблемы дома, знаете ли. Я вообще не собиралась приходить. Мы стараемся не разлучаться.
— Привет, радость моя. Сейчас иду. Я на телефоне, — ответила мать из спальни. Голос у нее был усталый и измученный.
— Мы с Мэтти погуляем.
Я позволил ей подвести себя к гардеробу с верхней одеждой. Пока я возился с башмаками, она перегнулась через меня, вытащила мою куртку и накинула ее на меня.
— Ты так не замерзнешь? — спросил я, дергая за рукав ее дождевика.
— Неважно, — сказала она и потащила меня на улицу.
Серебристо-белый свет рикошетировал от свежего снега и резал глаза. Мокрые волосы Барбары лежали на спине спутанными кольцами. Ее пальцы больно сжимали запястье, но я даже не пикнул. Мне было приятно выйти на улицу с человеком, который меня любил — когда-то. С тех самых пор, как я оставил Спенсера у Фоксов, я чувствовал себя беглецом, а теперь вот сбежал с другим беглецом, скованным со мной одной цепью.
Печально вздыхая, Барбара затащила меня за самую высокую сосну в нашем дворе. Но до улицы мы не дошли. Вместо этого она свободной рукой откинула ветви и впихнула меня в укромный уголок под ними.
Мы с Брентом давно обломали и вытоптали почти все нижние ветви, когда играли в «Привидение на кладбище». Чаще всего привидением бывала Барбара, а мы от нее прятались. Она опустилась на хвою и усадила меня рядом с собой на неожиданно сухую, смолистую и даже теплую землю. Как будто сидишь на еще не остывшем кострище. Барбара загребла горсть иголок и потрясла их, как бирюльки. Все, что я смог придумать, — это положить ладонь на ее руку, там, где кончался рукав.
— Что ты наделал, Мэтти? — спросила она.
Тот же вопрос задавал мне сержант Росс. Потом мать. Но у меня по-прежнему не было ответа.
— О чем ты только думал? — спросила она опять. — Я правда хочу понять. — С каждым словом она как-то еще больше сморщивалась, сжималась в комок. — Я хочу, чтобы кто-нибудь мне все объяснил. Сейчас же.
В ее интонациях не было ни мольбы, ни надежды, ни даже вопросительности. Голос звучал монотонно, голова дергалась, и я вдруг совсем перестал видеть в ней человека, которого так хорошо знал. «Ты задавила своего отца», — подумал я и чуть было не произнес это вслух; мне сразу стало плохо, горько и страшно.
— Я думал, что смогу помочь. Думал, что я ей нужен, — сказал я и почувствовал, как по щеке потекла одинокая слеза. Барбара потянулась к ней пальцем и раздавила ее, как клопа, но потом снова уронила руку на свои согнутые колени.
— Помочь… нужен… — повторила она, как будто эти слова были для нее внове. На ее лице заиграла зловещая улыбка, которую она тут же проглотила.
— Барбара, тебе не…
— Ты привел их в мой блядский дом. Что вы делали в моем доме?
На сей раз Барбара не потрудилась осушить мои слезы. Она даже на меня не взглянула. В животе снова заколобродил панический страх, ставший в последнее время почти постоянным моим спутником.
— Там было безопасно, — сказал я.
— Безопасно? — фыркнула Барбара.
— Но ведь это уже не твой дом, — ляпнул я и моментально об этом пожалел.
Воцарилось томительное молчание. Внезапно налетевший ветерок подхватил снежную прядь и хлестнул ею Барбару по лицу. Наконец она испустила вздох, который вполне мог сойти за содрогание.
— Доктор… — начала она, но хвост фразы улетел с очередным вздохом. Я смотрел, как она отщипнула иголку с ближайшей сосновой ветки и стала катать ее по щеке. — Мой отец был очень болен, Мэтти. Но даже когда он не был болен, ему надо было, чтобы я все время была с ним. Я не могла никуда отлучиться. Он всюду ходил за мной по пятам — по дому, по двору… — как игрушка на веревочке. Мне даже приходилось мыться при открытой двери в эту чертову ванную, иначе он грозился ее выломать.
Я разинул рот от удивления:
— Он что, подсматривал за тобой, когда ты принимала душ?
— Не подсматривал. Просто ему надо было знать, что я там. Он сидел на коврике в коридоре и спрашивал, не остыла ли вода, не кончился ли шампунь — задавал один глупый вопрос за другим, пока я не выходила из душа и, одевшись, не показывалась ему на глаза. Он хотел умереть. Если бы он мог сейчас со мной общаться, он бы, наверное, поблагодарил меня за то, что я его сбила. — Барбара наклонила голову и, как к подушке, приложилась щекой к ближайшей ветке. Слезы хлынули у нее из глаз так внезапно, словно где-то внутри у нее сработал детонатор, и она так сильно затряслась всем телом, что я испугался, как бы ее не разнесло вдребезги. — Привет, пап, — сказала она, что было совсем бессмысленно. Из горла у нее то и дело вырывался этот жуткий пискливо-скребущий звук, как будто у велосипеда на спуске с холма отказал тормоз. Рыдания продолжались мучительно долго, и я уже готов был побежать за помощью. Но в конце концов дрожь утихла, Барбара чуть склонила голову в мою сторону, и я увидел, как ее растрескавшиеся губы с усилием вытягиваются в ровную дрожащую линию.
— Одно хорошо в доме Дорети, — сказала она, — там много места. Ох, Мэтти, я знаю, что доктор кажется тебе человеком холодным. Но он совсем другой с теми, кого любит. Он не задает глупых вопросов. Не лезет с пустой болтовней. Ему вообще мало надо — лишь бы дочь была рядом, да я иногда. Один раз он даже признался мне в любви. До того как… ну, в общем, до того… — Она вскинула голову и слегка наклонила ее набок. Потом добавила: — У нас с Терезой тоже что-то происходило. Что-то хорошее. Я не могу это объяснить. Но что бы это ни было, теперь оно прошло. Она показала мне фото своей матери. А это уже кое-что, правда? — Барбара снова заплакала. — Черт возьми, Мэтти, ну где же она?
