- Вы уже знаете, что вас казнят, не так ли? Но не думаю, что вы задумывались о последствиях своего предательства. А могли бы, ведь именно вы укрыли семью графа Виастро.
У Айвора побелели губы:
- Я собирался погибнуть в бою.
- Что не отменяет закона о преступном родстве. До седьмого колена. В вашем случае отсчитывать седьмое колено некуда, разве что назад, но если его величество решит включить родство по женской линии… А вы разозлили его достаточно сильно, чтобы такое желание появилось. А ведь он еще не знает всех ваших достижений.
Айвор рванулся вперед, но стражник успел схватить его за плечо и грубо швырнул на пол. Министр только покачал головой, встал из-за стола, подошел к лежащему на полу человеку и посмотрел сверху вниз:
- Вы серьезно думали, что сможете скрыть столь, кгм… значительное событие? Ах да, вы же собирались погибнуть в бою, так что это не имело значения. Какая разница, что потом будет с дамой, главное, что вы украли у судьбы заветную ночь. Или дама тоже должна была убить себя? Спрыгнуть со стены, выпить яду, или еще что-нибудь столь же романтичное?
- Вы не скажете королю. Слышите, Чанг? Если у вас осталась хоть капля совести, после того, что вы сотворили с Ландией, вы будете молчать! Вам ведь нужно, чтобы брак с принцем был законным? Ну так к свадьбе он таким и будет! Какая разница!
- Действительно, никакой. Поднимайтесь, герой. Надо же! Взывать к моей совести, - министр покачал головой.
- Не к чести же. Вот уж чего у вас точно не осталось, с таким государем. Чего вы добились, уничтожив Ландию? На год отсрочили крах. Продержитесь зиму на украденном зерне, а что потом? Неужели вы не понимаете, что ландийцы не станут для вас пахать и сеять? Они уйдут в леса, спрячут все, что можно и сожгут все, что не получится спрятать. Они не будут вашими рабами!
Чанг молча ждал, пока Айвор поднимется с пола, потом ответил:
- Год - это мало, по сравнению с вечностью. Но для империи - это еще 365 дней относительного покоя. Это тысячи спасенных жизней.
- И эти жизни для вас важнее тех. Да кто вы такой, чтобы взвешивать людей, как скот?! Этих на убой, а тех еще год откормим, пусть жир нагуляют?
- Я, как и вы, всего лишь человек. А будущее знает только Эдаа. Неизвестно, что произойдет через год. Я не знаю даже, что случится завтра. Могу только предполагать.
- И все же, - заставил себя успокоиться, что вам от меня нужно, господин министр?
Чанг усмехнулся, левая его щека при этом неприятно дернулась, и посмотрел куда-то поверх его головы, на стену:
- Мне нужна Ландия. И вы мне ее дадите. Покорную и послушную. Вы будете собирать зерно, платить дань, замирять мятежников, или вешать, мне все равно, на ваше усмотрение. Вы станете наместником Короны в Ландии, будете управлять страной от имени принца до его совершеннолетия.
- Я? Вы с ума сошли. Ради чего?
- Ради вашей государыни, Айвор. Вы клялись, что отдадите за нее жизнь. Это легко. Как насчет души? Семь лет рабства. Все, что я могу вам обещать. Но рабства вдвоем. Решайте.
Айвор замолчал, надолго, опустил голову, рассматривал повязки на своих руках, словно не понимая, откуда они взялись, потом повернулся, отследив взгляд министра - с портрета на него смотрела, улыбаясь, Энрисса Златовласая. Наконец, спросил, едва расслышав собственный голос:
- А что потом?
- То, к чему вы так стремились. Но быстро и безболезненно.
- А если она не захочет так?
Чанг даже не стал отвечать. Айвор подошел к окну, огромному, чуть ли не во всю стену. Смеркалось, в парке гнусаво перекрикивались лебеди, устраиваясь на ночлег.
- Я согласен.
Айвора увели, Чанг подошел к окну, прижался щекой к прохладному стеклу. Болел висок, пульсирующей, рваной болью. Наместница на портрете продолжала улыбаться. Он закрыл глаза, вспоминая. Бал, весенний вечер пьян жасмином и липовым цветом, в танцевальной зале распахнуты окна. Энрисса танцует. Высокий юноша в зеленом камзоле легко подбрасывает ее вверх, в хороводе альты, и ловит, обхватив ладонями тонкую талию. Наместница смеется, из прически выпала прядка, упала на раскрасневшийся лоб. Отблески свечей озаряют их головы золотым ореолом - его волосы чуть темнее, цвета спелой пшеницы, ее светлее, как налившийся соком молочный колос. Ей так редко удается потанцевать - по этикету мало кому позволено приглашать наместницу. И уж точно не ему, скромному чиновнику. Да и не умеет он танцевать, не было нужды учиться.
Семь лет. Чанг отошел от окна, медленно опустился в кресло. Он теперь все делал неторопливо, каждое неосторожное движение тут же отзывалось головной болью. Как странно - он все еще способен на зависть.
Свадебный кортеж медленно переползает по мощенным улицам столицы от храма к храму. Отделанную золотыми листами открытую карету забрасывают цветами и засыпают зерном. Но король не желает рисковать - и цветы и пшеничные зерна кидают дворцовые слуги, с утра выстроившиеся двойной шеренгой вдоль дороги. За ними сплошной стеной стража, и только потом уже жители Сурема, переминаются с ноги на ногу, подпрыгивают, стараясь разглядеть хоть что-то. Самые удачливые успевают увидеть высокую прическу государыни Ирии, увенчанную венком с позолоченными листьями, но даже самые зоркие не могут разглядеть жениха. Мальчика не видно за бортиком кареты, несмотря на подложенные подушки. Он еще слишком мал.
Карета останавливается перед храмом Келиана, царственным сооружением из черного грубого гранита. Мраморные уннары, слуги бога Смерти, раскинули крылья с двух сторон от входа. Жрецы открывают правую створку тяжелых ворот - обе в этом храме распахивают только перед мертвыми, живые, даже сам король, довольствуются одной. Мальчик и женщина стоят перед алтарем. Их парчовые одежды расшиты золотом и серебром, украшены драгоценными камнями - два ярких пятна перед черным матовым алтарем. 'Пока смерть не разлучит вас'. Женщина покорно протягивает руку, мальчик надевает ей на палец кольцо, попав со второго раза.
Они выходят из храма, толпа взрывается радостными криками. Обряд завершен. До заключения брака, правда, пройдут еще годы, но кого это волнует, если сегодня король щедрой рукой раздает серебряные монеты, а кому повезет, достанется и золотая, кормит и поит жителей славного города Сурема? Праздник, как в старые добрые времена, радуйтесь, горожане! Правда, на этот раз вино из фонтанов не бьет, да и фейерверка не будет, слишком опасная стала забава с тех пор как появился огненный порошок. Но зазывно играют уличные музыканты, завлекают народ фокусники и кукольники - за все платит король, три дня будут гулять столичные жители во славу принца и его государыни.
Забыли про войну, и про оскорбительный отказ невесты, если уж короля это не беспокоит, то чего нам обижаться? Будем веселиться, пока можно. Кто знает, что случится завтра? И трактирщик тащит новые кружки, увенчанные белыми шапками пены. Эль, мясо, кто побогаче - тому вино и ветчина. А девок хватит на всех, нынче этого добра навалом, на любой кошелек и вкус, а то и за кусок хлеба согласится.
А во дворце продолжается праздник. Король и королева сидят на золотых тронах, принц и государыня стоят на ступеньках. Придворные подходят согласно рангу, кланяются кавалеры, приседают в реверансах дамы. За стеной в танцевальной зале оркестр настраивает скрипки. Принц устал, он едва стоит на ногах, но мужественно держит лицо. У Саломэ в глазах стоят слезы, она невероятным усилием сдерживает их, но блеск выдает ее. Впрочем, это так мило - растрогавшаяся на свадьбе единственного сына мать.
Министр государственного спокойствия, в новом парадном мундире, не так давно введенном для всех королевских чиновников, внизу, возле самого трона. Высокий воротник с золотым шитьем царапает шею. Он ждет знака от короля, на сегодня запланировано еще одно представление. И право же, подготовка к этому спектаклю дорого ему обошлась: оба ведущих актера долго не соглашались играть свои роли.
