Глава V
Индивидуализация, институционализация и стандартизация жизненных обстоятельств и образцов биографий
«Индивидуализация» — понятие чрезвычайно многозначное, вводящее в заблуждение и даже, быть может, ложное, однако указывающее на нечто важное. И до сих пор подойти к нему пытались именно со стороны этого важного, со стороны реальности. Многозначность же этого слова оставляли по возможности в стороне. Ниже мы попробуем двумя этапами ввести несколько понятийно-теоретических уточнений. Прежде всего набросаем общую, аналитическую и как бы внеисторическую модель индивидуализации, что позволит во многом обобщить классическую дискуссию начиная с К. Маркса, М. Вебера и кончая Э. Дюркгеймом и П. Зиммелем, а также, быть может, разъяснить некоторые центральные недоразумения. Во-вторых, эта «модель» будет дополнена и уточнена применительно к послевоенной ситуации в ФРГ. Причем теорема индивидуализации займет центральное место: то, что в последние два десятилетия наметилось в ФРГ (а возможно, и в других индустриальных странах Запада), необходимо интерпретировать уже не имманентно, в рамках прежней системы понятий, как изменение сознания и положения людей, а — прошу прощения за усложненность формулировки — как начало нового способа обобществления, как своего рода «метаморфозу» или «категориальное изменение» в отношениях индивида и общества[8]
1. Аналитические аспекты индивидуализации
«Индивидуализация» как явление возникла отнюдь не во второй половине XX века. Аналогичные «индивидуализированные» стили жизни и жизненные ситуации можно найти в эпоху Возрождения, в придворной культуре средневековья, в духовном аскетизме протестантизма (Макс Вебер), в освобождении крестьянина от сословной покорности (Маркс), в XIX и в начале XX столетия — в ослаблении внутрисемейной связи между поколениями (Имхоф), а также в процессах мобильности — скажем, в бегстве из деревень и стремительном росте городов и т. д. В таком обобщенном смысле «индивидуализация» подразумевает определенные субъективно-биографические аспекты процесса цивилизации (по Н. Элиасу), особенно на его последней ступени индустриализации и модернизации: модернизация ведет не только к образованию централизованной государственной власти, к концентрации капитала и все более утонченному переплетению разделений труда и рыночных отношений, к мобильности, массовому потреблению и т. д., но и — тут мы подходим к обобщенной модели — к тройной «индивидуализации»: освобождению от исторически заданных социальных форм и связей в смысле традиционных обстоятельств господства и обеспечения («аспект освобождения»), утрате традиционной стабильности с точки зрения действенного знания, веры и принятых норм («аспект разволшебствления») и — что как бы инвертирует смысл понятия — к новому виду социальной интеграции («аспект контроля и реинтеграции»).
Эти три момента — выделение (освобождение), утрата стабильности, новая интеграция — сами по себе уже суть неиссякаемый источник недоразумений. Они образуют общую, внеисторическую модель индивидуализации. Однако мне представляется важным дифференцировать ее понятийно по еще одному аспекту: а именно по (объективной) жизненной ситуации и (субъективному) сознанию (идентичность, становление личности).
Главное недоразумение, связанное со словом «индивидуализация», вытекает и подпитывается из его отождествления с правым верхним полем: у многих «индивидуализация» ассоциируется с индивидуацией и приравнивается к становлению личности, неповторимости и эмансипации. Может быть, это и верно. А может быть, нет, и даже совсем наоборот. Касательно всей правой части до сих пор сказано мало или вообще ничего. По сути, это была бы совершенно отдельная книга. В основном все рассуждения ограничивались левой объективной частью. А это значит, что индивидуализация понималась как историко-социологическая, общественно-историческая категория, относящаяся к традиции исследований жизненных ситуаций и биографий и прекрасно умеющая различать то, что происходит с людьми, и то, как они в своем поведении и сознании с этим обращаются[9]. Главный вопрос этой главы не в пример постановкам вопроса, ориентированным прежде всего на сознание, идентичность, социализацию, эмансипацию, звучит так: Каким образом можно выразить «индивидуализацию» как изменение жизненных ситуаций, образцов биографий? Какой тип жизненных ситуаций, какой тип биографии выходит на передний план в условиях развитого рынка труда?
2. Особенности тренда индивидуализации в ФРГ
Каким образом эту обобщенную модель можно конкретизировать для послевоенного развития в Германии? Иными словами, от каких социальных форм и стабильностей обеспечения освобождаются люди? Каковы условия и средства, стимулирующие это освобождение? К каким новым формам контроля и обобществления они ведут?
К настоящему времени сформировались два средоточия освобождений, еще два намечаются на будущее (и являются темой следующей главы). На первых порах речь шла о высвобождении из социальных классов сословного характера, которое прослеживается от сегодняшнего дня вплоть до начала нашего века, но в ФРГ приобретает новое качество. Это освобождение соотносится с социальными и культурными классовыми связями в сфере воспроизводства. Хотя одновременно происходят и изменения в сфере производства: общее повышение образовательного уровня и чистого дохода, юридическое оформление трудовых отношений в виде прав и обязанностей, изменения в социальном составе и т. д. при значительном сохранении отношений социального неравенства (ср.: Bolte/Hradil, 1984; Schafers, 1985). Все это манифестируется в изменении семейных структур, жилищных условий, пространственных распределений, соседских отношений, организации досуга, членства в клубах и т. д (ср. также: Herkommer, 1983). Такое «упразднение пролетарской среды» (J. Mooser, 1983) отражается — в проекции на совокупную социальную структуру — в эндемических трудностях, которые ввиду тенденций дифференциации и плюрализации мешают эмпирически содержательно интерпретировать модели изучения классов и слоев. Эти трудности привели, с одной стороны, к методически скрытому конвенционализму в установлении границ расслоения (впервые K.M. Boite, 1958), а с другой стороны, к отходу во внеисторическую априорность классового антагонизма. Второе средоточие находится в изменениях положения женщин. Женщины освобождаются от брачной опеки — материального столпа традиционной жизни домашней хозяйки. Тем самым вся структура семейных взаимоотношений и опеки оказывается под нажимом индивидуализации. Возникает тип договорной семьи на время, где индивидуальные ситуации, ориентированные на образование, рынок труда и профессию — если предпочтение изначально не отдано внесемейным формам жизни, — вступают в своеобразно противоречивый целевой союз для урегулированного эмоционального обмена до отзыва[10].
Наряду с классовыми социальными культурами и структурами семейных отношений существует два средоточия освобождений. Исходная их точка уже не в сфере воспроизводства, а в сфере производства, и реализуются они как освобождения относительно профессии и относительно предприятия. Мы имеем в виду прежде всего флексибилизацию рабочего времени с целью заработка и децентрализацию места работы (электронная работа на дому есть лишь крайний случай этого). Таким образом возникают новые формы гибкой, плюральной неполной
