— Сейчас увидишь сам. Слушай.
В начале 1926 года к нам на склад поступили новые счетно-статистические машины. Это — дьявольски умные станки, похожие на печатные — протягивают руки, перелистывают картотеку, разносят цифры и сами замечают и исправляют ошибки. Мне удалось продать пять штук, а нужно сказать — стоят они немало. И вот хозяин вызвал меня к себе в кабинет, подал конверт с деньгами и говорит:
— Это — премия за продажу новых счетных машин. Возьмите и пустите ее в трубу — такой красивый молодой человек, наверное, умеет это делать. Не жалейте — будут еще: рынок может вместить до двадцати таких машин, за каждые три вы получите премию, причем сумма будет увеличиваться. Поработайте — и я в долгу не останусь: этот год будет у вас веселым.
Я поблагодарил и хотел выйти, как вдруг господин Гольдберг жестом остановил меня:
— Кстати, молодой человек, я хотел бы познакомить вас с моей женой. Знаете, она томится одна, не согласитесь ли вы захватить ее с собой, отправляясь праздновать получение премии?
Я вежливо согласился и вышел, внутренне кляня хозяина отборной бранью: старый еврей решил подсунуть мне свою толстую Сару, чтобы я развлекал ее на мои деньги! Нехотя заехал к ним вечером и оторопел: ко мне вышла роскошная полногрудая красавица, представляешь — рыжая молодая еврейка, кровь с молоком, холеная, веселая, наглая. Смерила меня взглядом с ног до головы, как будто приценивалась на рынке, и, видимо, осталась довольна:
— Ну, князь, начнем…
— Что начнем, мадам?
— Как что? — она нагло усмехнулась, скаля великолепные зубы. — Начинаем растрачивать вашу премию. Как жена главы фирмы я заинтересована, чтобы вы остались довольны сегодняшним вечером.
Поехали. Ужин, театр, кабачок. Я старался выдержать тон человека, по обязанностям сопровождающего супругу начальника — мямлил какой-то вздор, танцевал, держа ее от себя подальше… А она… Ну, словом, ночевал я в постели господина Гольдберга, в их семейной спальне.
— Да что ты?!
— Честное слово.
Лия была роскошна… Нет, мало этого — она оказалась очень интересной, большой умницей, необычайно остроумной и веселой… Я так хохотал ее шуткам, что, право, любовные упражнения даже не вспоминались потом как главное в приключениях той ночи. Хотя в них она понимала толк, прошу верить!
Утром, я улизнул из их богатой квартиры, дивясь ее дерзости. Вспоминая все утром, обратил внимание на странное отсутствие прислуги… Как она могла все приготовить так тщательно под носом у мужа? Он, якобы, уехал в тот вечер по делам…
Ну ладно. Теперь-то слушай самое интересное.
На следующий день утром являюсь в контору и вижу: господин Гольдберг сидит, как ни в чем не бывало в кабинете. Да ведь он уезжал?! Странно. Тут меня вызвали к нему. Я решил, что он пронюхал о вчерашнем и мне конец. Сжался, а сам думаю: 'Ей- богу, Лия того стоит!'
— Я позвал вас на минутку. Скажите, вы вчера почувствовали, что я ценю ваше старание?
Не зная, что ответить, я издал неопределенный звук.
— Учтите, условия премии — три машины. Это все. Идите, — и подмигнул на прощание кривым глазом.
— Неужели он узнал? — спросил я, удивленный необычной историей.
— Не узнал, а знал заранее! Да-да — выдал премию и организовал ее скорейшее исчезновение из моего кармана в целях подхлестывания работы, а с другой стороны, считаясь с фактором, что такая жена ему неровня, извлек пользу из неизбежного ее грехопадения.
— Негодяй!
— Не знаю. Не осуждай поспешно! А если он сильно любит ее, то может держать только попустительством. Но это не наше дело. Я продал еще три машины, потом еще и каждый раз получал премию — деньги и Лию. Мы познакомились ближе. Изредка я стал бывать у них, восхищаясь ее умом, настоящим еврейским умом — острым, быстрым, скептическим. Ну и… мы проводили время не только в гостиной. Хочу только, чтобы ты ясно понял одно: Лия была блестящей женщиной.
Гришка сделал паузу и минуту глядел поверх толпы, улыбаясь воспоминаниям. Потом отхлебнул вина, закурил и снова начал рассказ, многозначительно понизив голос.
— Как-то раз я встретил у нее молоденькую девушку, польку, этакое беленькое и бледненькое созданьице. 'Это — Анеля, мой сердечный друг', — познакомила нас Лия. Потом мы пару раз встречались втроем. Я злился, потому что эта конфетка попросту обкрадывала меня: жаль было времени свидания с Лией. Но каждый раз я невольно чувствовал что-то странное — они противно обнимались, как институтки. Зло меня взяло: Лия со мной была одна, а с ней — другая. Странность их отношений возбудила сначала удивление, а потом — обиду, не удивляйся — это так! Я хочу сказать, что простота и живость Лии создали иллюзию человеческих отношений между нами, и мне больно было вновь познать, что меня купили лишь для забавы. Потребовалось некоторое усилие воли, чтобы подавить вспыхнувшие чувства. Но ты знаешь, я не способен переживать драмы и беру факты, как они есть. Примиряясь с обстоятельствами, я стал изучать Лию. Выбрав подходящий момент, я прямо спросил об Анеле, с Лией можно было говорить без церемоний. Ее дерзкая прямота допускала вольность. 'Анеля — моя любовница', подтвердила она. Лия не была ни цинична, ни хвастлива. У нее просто отсутствовала мораль — начисто, понимаешь? Поэтому она говорила легко, просто, и самые необычные вещи у нее казались естественными: что женское тело, приятно освежает после длительного общения с мужским, что с мужчинами женщине приходится быть послушной исполнительницей, а с девушкой можно самой проявить инициативу, что запретный плод вообще всегда сладок и запах, женщины ее особенно возбуждает — как яд, как грех…
Наконец, бывая у них в доме и узнав Лию до конца, я обнаружил то, ради чего повел весь этот разговор и что хотел сообщить тебе уже тогда, на площади Вацлава. По четвергам у нее собираются дамы без мужчин. На чашку чая.
— Ну, и что же?
— Господин Гольдберг обязательно отсутствует.
— Ясно: что ему делать с ними?
— Прислуга убирается вон из квартиры.
— Ах, так…
Мы помолчали.
— Что же ты хочешь сказать этим?
— Вот тебе ключ от парадной двери.
Иоланты нет, есть второе воплощение Изольды. Он победил снова, — этот порок, укравший у меня сначала возлюбленную, потом — жену. Ухожу к нему — вот смысл того, что будет. Была Изольда, потом Иоланта, пусть будет Лия. Это твой дух витает там, Notre- Dame de Lesbie, и тебе приду поклониться…
Вместо ревности и злобы пусть будет отныне только отчаяние и веселое приключение на развалинах прошлого!
В шесть часов я спокойно взошел по лестнице и открыл парадную дверь. Большая передняя, несколько дамских пальто. Прислушался, из дальних комнат доносились голоса и смех. Как пройти лучше?
Я подошел к двери, ведущей, очевидно, в гостиную. Говорили негромко два женских голоса. Осторожно открыл дверь и поднял тяжелый штофный занавес.
На широком диване сидела спиной ко мне, совершенно обнаженная девушка. Мягкие пряди пепельных волос упали на стройную спину, бело-розовую, как жемчуг. Я все вспомнил, и кровь бросилась в голову, разом задрожали колени… Я стоял, сжимая руками безумно бьющееся сердце.
Позади сидевшей лежала навзничь вторая девушка, также обнаженная — видно было только стройное и гибкое тело, матово-золотистый цвет которого тоже показался жутко знакомым.
— Вы сделаны из драгоценных материалов, — звонким металлическим голосом сказала сидевшая, легко касаясь груди и бедер той, которая лежала, — вся, — слоновая кость и золото.
Она наклонилась, и пепельно-золотые кудри упали на огненно-рыжие, губы слились в долгом
