поинтересовалась – не спит ли его высокоблагородие?
Подполковник не спал. Сидел над раскрытым блокнотом: лампа притушена, на коротком диванчике у стены безмятежно похрапывал поручик.
– К вам барышня просится, – доложил заглянувший часовой.
Катя прислонилась к косяку, невесело усмехнулась вопросительному взгляду подполковника:
– Нет, Алексей Осипович, я не соблазнять вас явилась. Настроение не то. Мрачно что-то. Депрессивно. Прота мы с вами совсем замучили. И вообще… Нельзя ли распорядиться, ну, грамм сто, что ли. Для душевного равновесия. Если компанию составите, буду крайне обязана. Уж простите за бесцеремонность.
Взлетевшие в изумлении брови Макарова вернулись на место:
– А вы, Екатерина Георгиевна, удивить умеете не хуже, чем отрок ваш сверхъестественный. Склонны к алкоголизму?
– Склонность наблюдается, – согласилась Катя. – Но физической зависимости нет и, надеюсь, не будет.
Фляжечка у подполковника, конечно, имелась. Катя обстоятельных мужчин от всякой там напыщенной шушеры давно научилась отличать.
От серебряного «наперстка» пахнуло коньяком. Ну да, опять. Катя сглотнула маслянистую жидкость. Черт его знает, что такое. В некоторых напитках разобраться куда сложнее, чем в мужиках. Макаров пригубил скорее символически.
– Угощайтесь, – Катя протянула подполковнику прихваченную из собственных «апартаментов» конфету. – Я, Алексей Осипович, собственно, извиниться хочу. За Прота. Страшно ему, вот и лепечет все подряд.
– Не нужно об этом, – поспешно сказал Макаров.
– О чем «об этом»? – удивилась Катя. – Я насчет того намекаю, что если мальчик его превосходительству что-то личное ляпнет, то вы уж попытайтесь объяснить, что это не со зла и не по испорченности. Пусть к возрасту снизойдут. Пророчества пророчествами, а малолетство нашего Нострадамуса во внимание принимать тоже нужно.
– Да, если бы он катренами излагал, звучало бы благороднее, – подполковник сдержанно улыбнулся. – Знаете, он Главнокомандующему объявил – «на Первопрестольную наступать – осенью крепко обделаетесь». Хорошо, что к тому времени Антон Иванович уже настолько ошалел, что формулировку воспринял с должным юмором.
– Так и сказал – «обделаетесь»? Это Прот у меня всякой нецензурщины нахватался. Отвратительная у меня имеется привычка.
– А чего он у вас еще нахватался? – подполковник катал между ладоней серебряную стопочку. – Давайте, Екатерина Георгиевна, между нами, не под протокол.
– Это вы о чем? Большинство моих дурных привычек Прот перенять не успел. В силу, хм, возраста и недостатка времени.
– Мне он ребенком не показался. Весьма острый ум. Хотя в физическом отношении от сверстников отстает. Сколько ему? Тринадцать? Четырнадцать? Впрочем, не важно. Не беспокойтесь, Екатерина Георгиевна, к методам физического воздействия никто прибегать не собирается.
– Очень хорошо. Честно говоря, я разок едва удержалась. Малыш мне один день из моей жизни припомнил. Очень, знаете ли, личный момент. Такой, что забыть хочется. Хотелось этого сивиллу монастырского за ухо ухватить и….
Подполковник смотрел с интересом:
– Насколько я понимаю, вы от рукоприкладства воздержались? Ну-ну. Мальчик к вам искренне привязался. И все-таки, Екатерина Георгиевна, что именно вы посоветовали парню рассказать его превосходительству?
Катя хмыкнула.
– Я, конечно, ход ваших мыслей улавливаю. Подозрительная я особа. Но, полагаю, никаких политических воззваний и гениальных стратегических идей Прот не оглашал? Предложений проследовать в уединенное место для проведения мистических церемоний или вскрытия сногсшибательного сокровища тоже не последовало? Вы сами мальчика искали, вот и нашли. Что я могла вложить в детскую голову за пару дней? План провокации? Нэма его. Идеологические воззрения? Основы анархо-синдикализма или марксистской платформы? Едва ли. Я сама в столь мудреных материях слабо разбираюсь, да и Прот при всей своей серьезности вряд ли такие науки осилит. В чем подвох, господин подполковник?
– В вас, Екатерина Георгиевна. Организация «Союз креста и щита» никому не известна. Даже если учесть нынешнюю ситуацию, наше агентство, при всех своих недостатках, имеет представление о происходящем у большевиков. Рискну предположить, что вы вообще не москвичка. Вы уж не оскорбляйтесь, ради бога.
– И не подумаю. Дома я давненько не была, но родилась в Замоскворечье. Полянка, Ордынка, Якиманки – Большая и Малая, – там меня в детстве выгуливали. Если есть желание, можете прокачать меня целенаправленными вопросами. Только прошу про церкви не спрашивать – благолепных названий не помню, ибо атеистка грешная. Насчет «Союза креста и щита»… Тут вы совершенно правы – ячейка крошечная, временная, вряд ли кому известная. К славе мы не стремимся. Если бы не мальчик, я бы город обошла тридевятой дорогой и с вами не имела бы удовольствия побеседовать.
– Мне вас допрашивать некогда, – Макаров плеснул в стопки еще коньяку. – Я вообще не выношу женщин допрашивать. Вы, Екатерина Георгиевна, будьте любезны подождать день-два. Потом отправляйтесь на все четыре стороны. В вашу причастность к большевистской разведке верится слабо – уж очень вы вызывающе себя ведете. Так что идите по своим делам. Наша армия с барышнями не воюет. По возможности не воюет, я имею в виду. Такие идейные девицы у красных встречаются – просто немыслимо. Так что советую больше в контрразведку не попадать. А пока уж поскучайте. Мальчик должен присутствовать при одной чрезвычайно важной встрече. Пока вы рядом, он спокоен. Не буду скрывать, я с эскулапами консультировался. Рекомендовали мальчика не расстраивать и не волновать. Кстати, представители духовенства заверяют, что Прот Павлович раньше куда спокойнее был.
– Война. У всех психика жутко расстроена. Мальчик разного навидался, пока по дорогам бродил. Поганые времена.
– Вот здесь я с вами, Екатерина Георгиевна, целиком и полностью согласен. Худшие времена империи. Разрешите предложить сделать глоток за скорейшее восстановление порядка и возобладание здравого смысла на Руси.
– Хм, порядка… – Катя покрутила в пальцах крошечную стопку, – я, знаете ли, привыкла за Победу пить. Понимаю, двусмысленно звучит: «За нашу победу!» Вы, наверное, этот анекдот тоже знаете.
– Вполне возможно. Следовательно, Екатерина Георгиевна, победы у нас с вами все же разные?
– Да в том-то и дело, что одна, – Катя поморщилась. – Только я чуть шире смотрю, Алексей Осипович. И, вы уж простите, дальше вижу. Сейчас мы дерьмом захлебываемся. Причем собственным.
– Путаете вы что-то, – спокойно заметил подполковник. – Ни малейшего основания считать большевистское дерьмо своим я не имею. Увольте-с, не мое.
Катя кивнула:
– Естественно. Быдло, хамы неумытые. Аккуратные немцы вам ближе? Австрийцы? Братушки-болгары, что вечно не по ту сторону фронта оказываются? Или у вас в чехословацком корпусе родственники имеются? Вы с ними Великую Россию отстраивать собираетесь? Своих мужиков запороть, интеллигенцию, марксизмом отравленную, – на фонари, остальных в узду покрепче. И поплывет малиновый колокольный звон над Русью, и восстанет она из пепла…
– Я, Екатерина Георгиевна, подобные идеи не раз слышал. Плохо мы свое дело делаем, грязно, неумело. И смешим, и ужасаем. И кровь обильную нам вовек не простят. Все забудется – и что выбора у нас не было, и что никто, кроме нас, двинуться с места не решился…
– Они решились, – Катя ткнула рукой куда-то в стену. – Они выступили. В свою идею пламенно верят и жизни своей тоже не пощадят. Под пулеметы ваши лезут, толпу за собой гонят-ведут. Я не про верхушку говорю.
– Я догадался. К министрам, генералам и штабным крысам вы, милая барышня, в лучших традициях
