Взялся за ручку и повел дверь на себя. Несильно, успел открыть на ширину ладони и замер. На кровати, к нему широкой спиной, сидел Яша, неудобно, опираясь в пол ногой, чтоб не упасть, потому что мало совсем места — с краешку примостился. Из-за его руки были видны чудные Наташины волосы, по подушке. Нагнувшись, что-то делал с ее лицом. Витька напрягся, вспоминая глотку черного демона в степи и окружности ярких зубов.
Но вот рука Наташи поднялась, легла на шею Якова. И, оторвавшись от ее лица, но не повернувшись, он заговорил. Шепотом перечислял ласковые слова, называл дурочкой и лапотенком, и еще выдумывал, видно плетя и сцепляя буквы прямо на ходу, не думая.
— Я сам тебе принесу, ты лежи, кошка моя, ангел мой, моя мамка, серденько яшино, лапа-лапушонок мой в распашоночке…
— Да… — вздохом по стояшему в номере коньячному перегару.
— Пойду. Отдохни. Принесу тебе…
Шелестели слова, как гирлянда из кроличьих хвостиков, пушистая и бесконечная. Витька, наконец, согнав с лица гримасу неловкости и удивления, осторожно прикрыл дверь. Торопясь, нырнул в полумрак банкетного зала, радуясь, что лиц сидящих не разглядеть. И его лица тоже. Сирена за столиком улыбнулась ему из-за плеча мужчины, того, что шофер. Помахала, сверкая перстнем, дама. Как же ее… Людмила как-то там.
Налил себе коньяку в маленькую рюмку и стал ждать — что же дальше…
59. ВАСИНА СТЕПЬ
Ветер ходил в темноте — то медленно, а то бегал, спотыкаясь, валился в ложбины и замирал. Но Вася знал, ветер падает от не от того, что споткнулся. Играет. И как он не раздувает темноту? Вот было бы так — дунул сильно и полетела темнота кусками, как черными льдинами, такими, как приносит по весне из моря, и они лезут на берег. Только те белые. Но не было темных льдин, и ветер, играя, налетал из темноты, хлопал по лицу широкой ладонью, тащил с головы капюшон. Так шумел, трепыхая вокруг ушей шуршащую плащевку, что Вася остановился, не дотерпев до тихого места под горой и, вытащив из кармана скомканную шапку, натянул на голову, а капюшон скинул. Шапку ему мама связала и он ее не любил, дурацкая, в синих полосках по белому, как у маленького. Потому шапка всю зиму жила в кармане куртки и там привыкла, скомкалась. Но тут не видит никто, темно. И страшно, нужно слушать внимательно, что делается вокруг. Так что…
Поправил вязаный колпак и сразу стало слышно, что кроме ветра и моря с двух сторон — за спиной и далеко впереди, за «Эдемом» — ничего нет. Вася снова напомнил себе, все гуляют в домах, по степи никто не бродит, что ж они дураки что ли. И он не дурак, просто беспокойный, вдруг Витя забыл про подарок для Наташи. Это важно. Важно-преважно.
Оглянулся вниз, на поселок в редких огнях фонарей и в частых квадратиках желтых окошек, и пошел вниз, с вершины первого из четырех пологих холмов. Внизу ветра не будет, но и огней тоже не будет, ни сзади, ни спереди.
— Я не боюсь, — сказал шепотом. И двинулся по еле белеющей тропке. Ноги съезжали по глине, он взмахивал руками и замирал, если по пальцам вдруг хлестали высокие кустики полыни. Смотреть вперед себя было нельзя, все потеряется в темноте. А если в балке, среди темных склонов он не увидит тропинку, то угодит в грязь, прикрытую старой травой, а наверх придется лезть напрямки. …В степи лучше ходить по тропинкам, а то ведь кочки, ямки, только кажется, что ровно кругом.
— Коровы еще эти, — пожаловался сам себе, — натоптали дырок.
Почти у самого дна балки заскользил вдруг обеими ногами, замахал руками, падая на спину. Так и съехал, извозив куртку, быстро вскочил и, испуганно оглядываясь, заставил себя постоять, чтоб глаза привыкли. Тропы не было… Задрал голову и посмотрел в небо. Черная туча навалилась на маковку неба, мама так на чайник кидала старый пуховый платок, сложенный, чтоб заваривался чай. Низкая туча, села на степь, и все звезды, что светили по краям ее, вместе с луной остались там, за верхушками курганов. Черно и черно.
Опустив голову, стал разглядывать темноту под ногами и чуть подальше. Скашивал глаза, пытаясь определить, где белеет тропка, а где просто пятна в глазах плавают. Понять ничего не мог. И тихо-тихо внизу, от этого еще страшнее. Ветер посвистывал сверху, под тучиным животом, а сюда не шел.
…Дома все сидят за столом, мать с красными от духовки щеками, наверно, уже достала пирог. И оливье, уж на что целый тазик, но, как в том году, снова побежит «подрезать» из сваренных с запасом яичек и картошки. Дядя Петр смеется и, водя рюмкой над столом, рассказывает, как летел с острова, название такое, собачье, Шпиц, Шпицберген, и им запретили посадку, летчик летал и летал кругами над Москвой. Он все время это рассказывает. Как будто на острове, где полярники, снег и белые медведи, ничего и не было. А еще дома компот любимый, из вишни.
…Наташа тоже вишню любит. На дереве они все спорили, у кого ветка лучше. Наташкино место повыше, ветка толстая прогнута сидушкой, удобно, но зато тонкие кончики далеко, а там самая вишня. А у Васи — развилка из трех веток, они хоть и нетолстые, но держат хорошо, если ноги вывернуть и по- особенному поставить. Он сестре показывал полные горсти ягод, хвастался, а она смеялась, но видно было, немножко завидовала и пуляла в него косточками. Если раскачаться немножко, не попадала. Тогда пугалась, что упадет брат. Кричала, грозилась, что мать позовет и та Васю веником отлупит.
Надо идти… Так и не найдя тропу, Вася двинулся вперед, нащупывая ногой склон и поводя перед собой руками. Думал, успокаивая себя: влезет наверх и там звезды, будет стоять, пока не увидит, где дорога получше. Не опоздает, потому что у него есть часы с пиратом, новые. Надо было фонарик взять, но забыл. Расстроившись из-за фонарика, Вася поспешно придумал, что не забыл, а не взял специально, потому что было бы видно в степи его пятнышко света — сразу понятно, где его искать.
— А мне пока не приду, хорониться надо.
Продвинулся вверх наугад, заскользил по жесткой траве и скатился вниз.
— Тут сильно круто, — сказал шепотом, — надо еще пройти, подале.
Сделал пару шагов по мягкой земле и снова полез вверх. Упал на живот и, снова съезжая, окарябал лицо. Сел, отплевываясь от попавших в рот стеблей. Поднявшись, решительно отошел сразу на десяток шагов, чтоб уйти от крутизны и полез вверх снова. Упал. Уже тукало сердце, но в голове еще не верил и удивлялся. Как это? Ходил тут сто раз. Тыщу раз! Темнота лощины вела далеко и он помнил, летом по дну течет хлябкая водичка, отмеченная яркой полосой травы, однажды хотели разведать, где заканчивается, пошли с ребятами. Но, покружив до заката, устали и, покусанные комарами, с грязными по колено ногами вылезли в степь, цепляясь за корни дерезы. …Если он сейчас от тропки идет, то так и будет, как жук навозный, ползти вверх и падать на спину. Ведь был снег, таял и после три раза шел дождь и снова снежок, недавно. Глина вся развезенная, каша просто, как на ней еще трава держится.
Трава… Вася встал, вытирая об куртку измазанные руки. Повернуть надо, идти и руками трогать траву: там, где тропка, будет в ней дырка. Осока сейчас высохла, но никуда не делась. Нагнулся, нащупал рукой травяную гривку. И пошел обратно, ведя ладонью. От дождей трава полегла, но рука ее все равно трогала, гладила, а там, где не будет ее, там он наклонится еще и нащупает глину на тропе.
Спина болела, идти внаклонку оказалось тяжело, и куртка мешает. А трава идет и идет под рукой ровненько. Через каждые два-три шага Вася выпрямлялся и отдыхал. Где же эта дура-тропка? А летом тут хорошо, комаров только много, прямо в уши залетают и в нос. Там, у тропки должен плоский камень лежать, белый, его всегда видно, только иногда водой из ручья заливает. И сейчас, наверное, под грязью спрятался. По тропе вверх тоже камушки, ступенечками, кто-то накидал и даже прикопал, чтоб дождями не смыло. Только вот найти бы, и вылезет.
Покричать, конечно, можно, пока недалеко ушел. Но там дядя Петя. Он сразу и скажет, в интернат, там не забалуешь. Вася выпрямился и посмотрел на светящийся циферблат. Еще все шумят, друг к другу ходят, потом сядут старый год провожать. Это через три часа только будет. Его не сразу хватятся, мало ли — в доме где толкется. Но потом вдруг начнут искать? Надо бы поскорее уйти, чтоб не нашли.
Нагнулся, растопыривая руку, сделал маленький шаг. Опять трава! …Как-то по весне у камня, что
