23. СЕКС И ЛЮБОВЬ В КАДРЕ
Наташа смотрела на него из полумрака снимка, слегка насмешливо и устало, видна складочка в уголке рта, крошечная, сразу не разглядишь. Это сейчас все заметил, чтоб не видеть, как усаживается Яша за стеклянный стол, отдуваясь, как после хорошего обеда и сытая улыбка на довольном лице. Не видеть, как поправляет спортивки, подтягивая на талию широкую резинку брюк. И дышать коротко, не пуская в себя запахи мужчины, который вот только что, даже не завернув по пути в душевую, к умывальнику. Постараться не слышать тихих шагов в коридоре, их нет еще и потому, что не увидеть бы в голове, как она поднимает измученное тренировкой и тем, что было после, тело, на котором, наверное, вмятины от клешней мужских рук. Тихими шагами пройдет мимо, вот сейчас, в душ. Или пробежит, смеясь, окликая подругу? Будет обнимать ее за шею и, косясь на полуоткрытую в кабинет дверь, жарко зашепчет на ухо о сегодняшней барской милости?
Яша вздохнул, закидывая мускулистые руки за голову. Ноги потянул сладко под стеклом стола, почти упершись носками потертых кроссовок в витькины ступни.
— Эххх, парень. Что жмуришься? Все Наташку глядишь? Рассмотри хорошо. Я тогда фотографу немало отдал бабок, а не понравилось. Можешь сказать, почему?
— Могу.
— Так скажи!
Больше всего Витьке хотелось сказать, чтоб барин пошел и помыл хотя бы руки, убрал с них запах.
Он сидел, прижимая к коленям камеру, стискивал ее руками и отпускал. Молчал. Яша молчание понял. Сказал наставительно:
— Тут все мое, браток. Должны быть места у человека, где он сам по себе, такой, как есть. Это место — мое. И я в нем такой, какой хочу. А вообще, дурак ты, как посмотрю. Жизнь надо жрать большими кусками, чтоб вкусно. Она ведь непонятно, когда закончится, может завтра, а может сейчас. Что, не прав я?
— Не знаю.
— Зато я знаю, учен. Меня жизнь не жалела, била крепко, по всем местам. Тебе и в страшном сне не повидать, как била. Так что, морду-то не строй. Сперва докажи, что ты меня лучше, а потом уж.
Навалился на стол, пощелкал клавишами. Подставил ладонь:
— Давай карту свою, смотреть будем. Хочешь? Ведь хочешь?
Замелькали в памяти колени и руки, полосы света на горячем полу, блеск зубов и натянутой по мышцам кожи. Хотел. Все ли получилось? Ведь такая песня была внутри!
Достал маленький квадратик и положил Яше на ладонь.
— Вот и славно! Чудненько! Считай, экзамен у тебя, студент. Не боишься?
— Нет.
— Опять славно. Но волнуешься, вижу.
Он подтащил стул поближе и повернул монитор. Потер руки. Витька поднял голову и стал смотреть на экран.
Пахнуло из техносинтетики живым потом молодых тел, кожаным запахом черных матов и даже, кажется, оконное стекло запахло солнечным светом. А запах барина, что баловал в конюшне или на сеновале, — ушел, растворился в радости такой, что защекотало под ложечкой. Все получилось! Очень даже получилось! Витька смотрел, с жадностью, торопясь к следующему снимку, уже внутренне предвкушая, как снова и снова сначала будут разглядывать, когда досмотрят наспех до самого конца.
— Ахх, молодец! Вот удружил, мастер, ну, Витюха, уважаю!
Яша хватал его за локоть потной ладонью, толкал в плечо, и даже ногой пихал при каждом следующем снимке. И Витька улыбался широко, так что болели уши, а иначе просто кричал бы от радости.
— Некоторые придется убить, вот этот, и следующий. Никакие они. Но больше хороших, да.
— Что, доволен? Сам-то, доволен, ети ее?
— Да, Яков Иваныч, все получилось.
И, остыв мгновенно, понял, что вот сейчас, после этого светлого, будут еще. О которых забыл, радуясь. Снова появится запах, на этот раз не только от рук сидящего рядом, но и через экран. Если они тоже получились.
Витька потянулся к мышке:
— Все. Дальше ерунда, я удалю.
И наткнулся грудью на жесткое плечо.
— Остынь, Витек. Я решаю, забыл? Досмотрим.
Узкая полоса отрезанного света на черном экране. Косо пересекает ее глянцевая поверхность столешницы. Опрокинутое светлое лицо, рассыпанные в темноту полировки волосы. Темный глаз, переполненный терпением. Клешневатая ладонь поверх головы. И ничего больше. Лишь выражение лица меняется от снимка к снимку. Чтоб на последнем глянул темный глаз прямо в объектив…
Витька смотрел. Запах из кадров плыл слоями, как табачный дым, закупоривал ноздри, вползал в рот, подпирая под самое горло. Не дышать! Но темный глаз на снимке смотрел, рука охватывала голову поверх мягких волос, и рот сам приоткрывался, — глотнуть, во весь рот, вдохнуть во все легкие, сожрать кусок жизни целиком, оторвать его от живого, мотнув головой, как голодный волк. С наслаждением взятого, с верхом, с горой, чтоб досталось и осталось. Себе!
Яша, помолчав, повернулся, будто увидел Витьку впервые. Щелкнул мышкой, сворачивая экран. Витька, весь еще в последних кадрах, прикрыл глаза, защитить от грудастой красотки на обоях рабочего стола.
— Вот, значит, что умеешь. А я все ах да эх. Ты сам-то, студент, понимаешь, что сделал? Молчишь. Ну, молчи пока что.
Он поднес к уху мобильник:
— Ната, золотце мое, принеси тормозочек, по высшему разряду. Праздник у нас. Мужской пока что. Да, и выдай Риточке премию, она хорошо поработала. Угу. Ушла уже? Пусть поедет кто и ей передаст. Двести баков девочке, на туфельки там, чулочки. Да, родная, ждем.
И снова к Витьке:
— Давай еще раз, медленно глянем. А после спразднуем. Ночевать останься, хозяйке позвони. Да, забыл сказать, Дашка с маяка сегодня приезжала в поселок, спрашивала тебя. Я ей денег отдал через ребят, сказал, комната за тобой, пусть будет, сколько захочешь. Если вещи надо забрать какие, съездишь. Шофера и джип даю, катайся. Считай, принят на работу.
Три рюмочки коньяка цвета уходящего солнца и темный виноград. Грейпфруты и апельсины. Тонкие лепестки розовой ветчины и желтого сыра на серебряных блюдечках. Витька сидел в мягком кресле, покручиваясь, плыл глазами и головой. Наташа улыбалась со стены и с колен Яши. Было на ней какое-то кимоно, расписанное желтыми птицами, скользкий шелк ловил блики, полз в стороны и длинные ноги, закинутые на подлокотник, маячили перед лицом Витьки.
Пили немножко, потому что впереди ужин в маленьком ресторанчике, где, посулил Яша, никого, все сегодня только для них, и диджей будет и девочки.
— Я, Витюха, зальчик прикрыл до завтра. В гостинице парочка гостей с телками своими, извинился я, деньгой отдал, поужинают в кинозале. У нас ведь праздник! Такие дела, мастер. Уважаю. Ценю, брат. Делаешь такое, что надо ценить, понимаешь? Оно, конечно, нищих гениев хоть жопой ешь, прости, Наташенька, но раз я есть и понимаю, то выдам тебе сполна, за талант твой.
Витька тряхнул головой. Наташа улыбнулась, прижала руку Яши к своему бедру, потянула повыше. Смотрела, как морщится и потянулась налитой рюмочкой — чокнуться.
