он. — И вам, как никому другому, должно быть известно, что война не может быть чистой и красивой. А войны, подобной этой, еще не было в истории человечества. Мы сражаемся ради будущего! Представьте себе, что могло произойти, если бы на Дагонете не было Келла и его группы? Если бы этот Копье присоединился к мятежникам?
— Он бы попытался довести свою миссию до конца, — вступил в разговор сир Кулексус. — Добраться до Терры, попасть в сферу действия могущества Императора и применить свой… талант убийцы.
— Ему бы никогда не удалось зайти так далеко! — заявил сир Ванус. — Мы бы наверняка обнаружили и уничтожили его. Сигиллит или сам Император обязательно ощутили бы приближение этого существа и сокрушили бы его!
— Ты в этом уверен? — не отступал Вальдор. — У Хоруса много союзников, и некоторые из них находятся ближе, чем нам хотелось бы в этом признаться. Если бы этот Копье смог попасть на Терру и нанести удар… даже не смертельный, а только ранить… — Он умолк, внезапно пораженный мрачностью своих собственных предположений. — Подобная психическая атака могла вызвать непредсказуемые последствия.
Дорн ничего не ответил. На краткий миг могло показаться, что перед мысленным взором примарха мелькают те же кошмары, что и в голове кустодия. Верховный повелитель, смертельно раненный опасным врагом, еще дышит, а Императорский Дворец вокруг него уже превращается в пылающий ад.
Вальдор снова решился заговорить:
— Ваш брат сокрушит нас, лорд Дорн. Он выиграет эту войну, если мы не будем отвечать ему ударом на каждый удар. Мы не можем, не должны пасовать перед сложным выбором и трудными решениями! Хорус Луперкаль не будет колебаться…
— Я не Хорус! — прорычал Дорн, и кустодий покачнулся, как от удара. — И я буду…
— Хватит.
Единственное слово, словно заключенная в кристалл молния, поражающая все вокруг, лишило их дара речи своей непреодолимой и неизмеримой мощью.
Рогал Дорн повернулся на звук голоса, тогда как все — мужчины, женщины и Астартес, — собравшиеся в комнате, инстинктивно узнали говорившего и опустились на колени. Сигиллит задержался дольше других, но, окинув примарха Имперских Кулаков непроницаемым взглядом, тоже продемонстрировал свою преданность.
С губ Дорна сорвался вопрос:
— Отец?
Темнота, которая огромным занавесом скрывала дальний угол комнаты, стала рассеиваться, и когда неестественный сумрак растаял, стали отчетливо видны пол и стены. Странно, он смотрел прямо в эту точку, но ничего не видел. Этот угол был у всех на виду, и у него тоже, но даже он не заметил ничего странного.
А теперь из темноты появился свет. Величественная фигура без всяких усилий господствовала над всеми окружающими, а на патрицианском лице бушевала такая мощная буря эмоций, что даже могучий примарх Имперских Кулаков на секунду замер.
Император Человечества не носил ни брони, ни украшений, а лишь простое одеяние из серой ткани, прошитой тонкими золотыми и алыми нитями шелка, но, несмотря на это, представлял собой царственное зрелище.
Возможно, он слышал их разговор от начала до конца, но казалось невероятным и противоестественным, что существо настолько великое и облеченное властью могло присутствовать в комнате среди людей, Астартес и величайшего псайкера и все-таки оставаться незамеченным.
Но перед ними предстал сам Император, и это был исчерпывающий ответ на все вопросы.
Отец шагнул ему навстречу, и Рогал Дорн опустил голову и наконец последовал примеру остальных, преклонив колени перед Повелителем Человечества.
Император не произнес ни слова. Он пересек Убежище и подошел к высокому окну, закрытому парусиновой портьерой, словно бельмом. Резким движением могучей руки отец Дорна скомкал ткань в кулаке и рванул в сторону. Ткань сорвалась с карниза и упала на пол. А Император продолжал обход, сдергивая занавеси, пока комната не наполнилась золотистым сиянием гималайского рассвета.
Дорн осмелился поднять голову. Золотые лучи, словно обнимая, прильнули к его отцу. На мгновение свет показался ему сверкающей броней, но потом примарх моргнул, и видение рассеялось.
— Больше никаких теней, — заговорил Император. Его голос звучал мягко и доброжелательно. Проходя мимо Дорна, он положил руку ему на плечо, затем тем же жестом приветствовал Вальдора. — Никаких покровов.
Он жестом приказал всем подняться, и они повиновались, но рядом с могущественной фигурой все равно чувствовали себя стоящими на коленях. Аура Императора наполняла все пространство, господствуя над остальными ощущениями.
Дорн удостоился кивка, второй кивок был предназначен Вальдору.
— Мой благородный сын. Мой верный защитник. Я слышал ваши слова и знаю, что вы оба были правы. Нельзя забывать о том, кто мы и к чему мы стремимся. Но нельзя забывать и о том, что нам противостоит могущественный враг и тьма бросила нам вызов.
В глубине глаз отца Дорн уловил чувство, непостижимое для всех остальных. Впечатление было столь мимолетным и неустойчивым, что он едва успел его отметить. Он увидел такую глубокую и неизбывную печаль, что сердце сжалось от сострадания, какое только сын может испытывать по отношению к отцу.
А Император, подняв руку, показал на заглядывающий в комнату рассвет.
— Пришло время вывести вас на свет. Официо Ассасинорум слишком долго был моим секретным клинком, известной всем тайной, о которой никто не осмеливался говорить. Такое оружие, никому не подвластное, не может существовать вечно. Чтобы им управлять, его надо видеть. Ни в одном нанесенном ударе, ни в одном принятом решении, ни в одном предпринятом действии не должно быть никаких сомнений… иначе мы ничего не добьемся. — Его взгляд остановился на Дорне, и Император слегка кивнул. — И в предстоящей войне я должен быть уверен в каждом оружии, которое имеется в арсенале Империума.
— Во имя тебя, отец, — кивнул в ответ примарх. — Во имя Императора.
Дагонет был почти мертв, а поверхность планеты превратилась в мозаику горящих городов, вспененных океанов и остекленевших пустынь. Но Сыны Хоруса все же проявили сдержанность: если бы они захотели, Дагонет могла постигнуть судьба многих других миров, не желавших принять власть Хоруса. Тогда залпы циклонических торпед ударили бы по ключевым точкам тектонического пояса и превратили бы планету в шар оплавленной земли.
Но Дагонету была уготована иная судьба. Он еще пригодится Хорусу на его пути к победе.
Эреб поднялся на вал и заглянул в кратер, образовавшийся на месте столицы. Противоположный край гигантской чаши из мутного стекла и расплавленных скал скрывал ядовитый туман, но Несущий Слово видел достаточно, чтобы оценить общий масштаб. Со всех концов планеты сюда приходили транспортные суда, свозившие всех, кто остался в живых. Он смотрел, как низко пролетавшие «Грозовые птицы» открывали подфюзеляжные люки грузовых отсеков и сбрасывали людей, словно ненужный мусор, прямо в толпы уже собранных внизу обитателей планеты. Людей распределяли вдоль пересекающихся линий, перечеркивающих дно кратера. По всему многокилометровому периметру через равные промежутки стояли воины Астартес, и одно только их присутствие удерживало людей от попыток выбраться наверх и бежать. Тех, кто все же осмеливался на неповиновение, отбрасывали назад выстрелы из болтеров. Такая же участь постигала строптивцев, выходящих за пределы начертанного в пыли восьмиугольника.
Из толпы пойманных людей — они даже не заслуживали названия пленников — доносились стоны и испуганные вздохи, которые овевали Несущего Слово ласковыми волнами. Было бы отлично остаться здесь и погрузиться в океан темных эмоций, переливающихся через край гигантской ямы, но ему еще предстояло кое-что сделать.
Он услышал, как кто-то ступает по обломкам, образующим край кратера, и обернулся навстречу
