порыв. Сочувствуя ему, князь добавил, что ещё подумает. Конечно, он это напрасно сделал, и он понял это очень скоро. Уже через два часа княжич снова стоял перед отцом столбиком, с мольбой в глазах, все с той же просьбой.
Отец пытался охладить пыл Родослава предупреждениями о всевозможных каверзах, которым он может подвергнуться в стане Тохтамыша, но мальчик был не из пугливых. Олег Иванович уступил.
— Поедешь с посольством к царю Тохтамышу, — и погладил его по голове.
Глава пятая. С заглядом наперед
Князь не находил себе места, отправив во главе с Иваном Мирославичем и Родославом посольство к Тохтамышу. Сумеют ли его послы уговорить царя не входить в его землю? И если сумеют — какой ценой? Очень тревожился за Родослава. И ещё ему было не по себе от ожиданий возможных гонцов из Москвы. Князь Дмитрий будет требовать от него воинской помоги. Отказывая в помощи, Олегу Ивановичу придется изворачиваться. Не лучше ли ему немедленно уехать в Брянск, к сестре? Там он почувствует себя недосягаемым и свободным от необходимости решать, как ему увильнуть от союзнических обязательств Москве. Заодно займется и сватовскими делами.
Правда, предстоял нелегкий разговор с княгиней. С большой неохотой Фрося согласилась с его решением послать Родю к хану. Была подавлена. Пыталась отговорить князя отказаться от такого решения. Он нашел нужные слова, убедительные доводы. Сумеет ли он отыскать нужные слова и теперь? Фрося была бы не прочь породниться со смоленским княжим двором, но её настораживала молва о смоленском княжиче как о грубом человеке и потаскуне. А то, что о Юрии шла ещё и другая молва: как о мужественном и доблестном воине, она не брала в расчет. А это-то, по понятиям Олега, было поважнее всего прочего.
Кое-какие попытки князя убедить княгиню в том, что лучшей партии для их дочери и быть не может, ибо смоленские князья издревле славятся и богатством, и воинской отвагой, не имели успеха. Впрочем, он не торопил событий. Не настаивал на своем — для этого ещё не наступил решающий час. Теперь настал.
Взаимоотношения Олега и Фроси строились таким образом, что он не влезал в её домашние женские дела, она — в его государственные мужские. Но были ещё и общие семейные, которые обсуждались и решались совместно, при ведущей роли главы семейства, роли почти непререкаемой, часто по-женски чутко подправляемые княгиней. Такой расклад семейных ролей отвечал православной морали и устраивал обоих. В нем уютно и радостно было жить и развиваться их взаимному чувству, претерпевавшему, случалось иногда, и внезапные угасания. Эти угасания относились к ранней поре их супружества, когда он был молод, переполнен чувственностью. Они странно совпадали с теми внезапными в душе его ослеплениями, когда, по природе страстный, он попускал себя — позволял поддаться чарам какой-нибудь красавицы. Как правило, он вовремя спохватывался, непрошеное чувство перебарывал раскаянием и молитвами, и когда оно уходило, чувствовал себя победителем и испытывал благодарную радость. С высоты нового душевного опыта глубже и чище любил свою жену, с жаром принимая её ответную любовь.
Но жизнь сложна, супружескому счастью грозят испытания, накатываемые с самых неожиданных сторон. Вот и теперь — сумеет ли он без нажима, без напрасной траты душевных сил убедить Фросю немедля отъехать в Брянск? Если она как-то ещё смирилась с его решением послать Родослава к хану, ибо почувствовала: без этого нельзя — на кон ставилась судьба княжения Олега, то не станет ли она изо всех сил противиться его новому решению?
Князь застал её в саду. В этот ясный августовский день сад являл собой островок рая. Развесистые яблони величаво покоились большими плодами. Жужжали пчелы. Под руководством княгини сенные и дворовые девки собирали урожай. Яблоки снимали крупной сеткой в хворостяных кольцах, которые привязывались к длинным шестам, и укладывали в кошелки. Княжна Настенька, в простом льняном летнике, помогала им. Раскрасневшаяся, увлеченная занятием, в первую минуту она не заметила появления отца. А когда увидела обрадовалась. Глаза её засияли. Олег Иванович приветливо спросил дочь, не соскучилась ли она по своей любимой тете, княгине Брянской, и услышав в ответ её звонкие слова, что, мол, соскучилась, по-отцовски ласково заключил: 'Стало быть, доченька, скоро свидимся с нею…' Дочь, догадываясь, что одна из побудительных причин поездки к тете в Брянск связана со сватовскими делами, запунцовела от радостно-тревожной вести. Шутка ли, на её доселе благополучную девичью жизнь в лоне родительского гнезда, благополучную, легкую и беспечную, но уже в чем-то и не удовлетворяющую её, стремительно накатывается огромное событие… Родителю были понятны трепет дочери, её страх перед тем новым, что круто поменяет её жизнь, если сватовство состоится, её смущенная радость: какая дева не хочет замуж и какая дева не трепещет перед замужеством? И Олег Иванович, кивком головы дав знак дочери, что, мол, все обойдется как надо, взял княгиню под руку и отвел её в глубь сада.
Сказал, что пора отъехать в Брянск. Что откладывать нельзя. Отбытие он наметил на завтра, на самое раннее время.
Фрося удивленно смотрела на мужа. В глазах таился упрек. Она будет упорствовать. Она будет возражать. Значит, она ещё не научилась понимать его с первого взгляда, с первого слова. Внезапно он ощутил наплыв раздражения. Тихо сказал:
— Не перечь мне.
По его напряженному лицу Фрося поняла — князь закипает. Он не уступит. Любая попытка разубедить его вызовет в нем гнев. А вспышка гнева это потеря достоинства. Нет, Фрося не позволит себе такой слабости — стать причиной раздражения мужа. Она сказала:
— Я и не перечу. Я только прошу тебя, господин, не спешить просватывать дочь за смоленского княжича. О нем идут нелестные слухи.
Ощутив непротивление, оценив такт жены, Олег Иванович тут же смягчился:
— Эх, Фросюшка! Какое нам дело до слухов? Смоленские мужи издавна славятся мужеством и храбростью, они воинственны — и это куда важнее всего прочего!
Фрося была рада, что ей удалось помочь мужу справиться с собой. Она, конечно, одобряет его план. Надо уехать подальше от разворачивающихся страшных событий. Дочь? Там, в Брянске, будет видно, затеваться ли со сватовством. Может быть, как это нередко случается в жизни, обстоятельства сложатся так, что сам князь откажется от мысли просватывать дочь в Смоленск.
Княгиня хлопнула в ладоши и тотчас велела девкам прекращать работу в саду. Их ждали теперь другие дела — сборы к отъезду. А князь, почувствовав в душе мир, с довольным видом пошел отдавать распоряжения другим лицам.
Глава шестая. На бродах
Поджарый и жилистый Тохтамыш с несколькими сыновьями, военачальниками, нукерами, двумя суздальско-нижегородскими князьями, Василием и Семеном, рязанским княжичем Родославом и боярином Иваном Мирославичем стояли на конях на берегу Оки. День был ясный, августовский воздух прозрачен. Слева виднелась маковка лопасненской церкви. Позади хана и его свиты слышались ржание коней, голоса располагавшихся лагерем татар. Река блескуче поплескивала в лучах низкого солнца. Спуск к реке был пологим. Иван Мирославич протянул руку:
— Тут, всемилостивый царь, да умножит Аллах твое могущество, — броды. Глубина реки в этом месте воробью по колено.
Иван Мирославич был в очень хорошем расположении духа. Ему удалось-таки уговорить хана не вторгаться в пределы Рязанской земли. Для этого ему пришлось не только вручить богатые подарки, но и воспользоваться дружбой и знакомством с некоторыми лицами из окружения Тохтамыша.
Хан посмотрел из-под узкой длинной ладони вдаль за реку.
— Москва где? Серпухов где?
Иван Мирославич охотно объяснил, что Москва — на север (указал рукой), а Серпухов — левее, к
