Всю дорогу я продолжал уныло молчать, слабовольно откладывая на потом решительное признание. Я делил оставшееся до расставания время на равные промежутки (их оказалось семь), рассчитывая воспользоваться третьим или четвертым. Но промежутки таяли, и незаметно, у плоского кирпичного отвеса с надписью 'Булочная', наступил седьмой.
- Мне пора, - едва остановившись среди воздушных волнорезов, она собралась уже уйти.
Господи, ведь она действительно сейчас уйдет. Мы расстаемся, даже не договорившись о следующей встрече (видите, я уже стал рассчитывать на следующий раз), а что буду делать я? Опять месяцами готовить снасти и дожидаться своего часа?
- Хорошо, - сказал я и посмотрел на часы. - Вам действительно пора.
Она повернулась и уже наполовину скрылась в темноте.
- Вам скучно со мной? - я попытался растянуть седьмой промежуток и ступил в полутень.
- Иногда очень, - не останавливаясь, с убийственной прямотой говорила она. - Вначале мне даже было интересно. Встреча в плоском безбрежном пространстве - это было свежо, но теперь я поняла, что у вас такой вычурный стиль. Как-то не остроумно называть речку студеным бесформенным течением, рыб - обтекаемыми спящими организмами, а обычные машины - каплеобразными телами. Нужно чаще менять регистры, - посоветовала она напоследок, захлопнув передо мной дверь.
Я стоял как ошпаренный. Какая наглость, девчонка, кукла, учить меня, как менять регистры. Глупое, высокомерное ватное тело! Откуда ей знать, что весь мир - это аэродинамическая труба?
Злое раздраженное самочувствие могло быть исправлено лишь одним последним средством. Я вернулся домой, тихо, не касаясь выключателей, пробрался в дальнюю комнату, аккуратно, как это делают смотрители музеев, задернул шторы и выдвинул на середину стола свое сокровище. Смахнув плюшем толстый слой пыли, подслеповато приблизился к стеклянной крышке. В теплом свете настольной лампы, поблескивая нержавеющими игольными ушками, выстроилась моя коллекция. О, как давно я вас не ласкал своим исследовательским взором, я бросил вас, забыл, почти предал. Простите, безмолвные свидетели моего мастерства. Пусть вы сейчас мертвы и неподвижны, как истины, установленные человечеством, пусть тело ваше проколото, как у обычных бабочек, пусть. Но я-то знаю, помню неопределенный вчерашний день, помню, как сладко замирали наши души в странном зыбком предчувствии еще не разгаданной и еще не разгадавшего. Я приподнял крышку и осторожно провел ладонью, едва задевая волоконца первого ряда. Потом второго, третьего... Сердце мое успокаивалось, как будто я поглаживал верного пса. И вдруг острая боль пронзила подушечку безымянного пальца. Я отдернул руку и обнаружил пустое, не занятое тополиной пушинкой место. Собрание не полно, в нем не достает лучшего экземляра, а место уже приготовлено. Черт! Со звоном захлопнулась крышка, я судорожно прижал сочившуюся из пальца кровь.
Снова накатило отвратительное состояние нашего прощания. Она не приняла моей игры. У нас мог быть общий праздник для двоих, праздник самой длинной ночи, о котором никто, кроме нас, не подозревал. Это очень важно, обладать тайным знанием. Тем более, таким многозначительным - день самой длинной ночи. Она не захотела стать моим сообщником. Неужели это поражение? Еще недавно, встречая и провожая ее на краю поля зрения, я самонадеянно усмехался, впоминая о заготовленном для нее месте в ящике со стеклянной крышкой. Да, самое страшное в нашем деле - это переоценка своих возможностей. Прошло две встречи, а я по-прежнему ничего о ней не знаю. Неужели она так увертлива, или я по-просту боюсь что- либо узнать о ней? Может быть, она сомнамбула? Замкнутая, влюбленная (естественно, не в меня) сомнамбула. Нет, не может быть - иначе зачем она вообще встречалась со мной? Зачем в холод гуляла со мной в пустынном загородном месте, по тонкому льду замершей реки? Быть может, она пыталась по-просту убить время? Быть может, она кого-то ждет и ищет себе приключений, чтобы скоротать время?
Не было сил терпеть дальше эту 'сладкую неопределенность' и я дрожащей от волнения рукой набрал ее номер, приготовившись говорить с кем угодно.
- Это опять я, - млея от ее голоса, бухнул в трубку.
- Да, я слушаю, - она снова говорила со мной приветливо, будто ожидала моего звонка.
- Вы можете говорить?
Она рассмеялась.
- Странный вопрос.
Или она притворяется, или у нее действительно никого нет. А если нет, то зачем мы расстались?
- Але, але, - маскируя сомнения, я закричал в трубку.
- Да, да, я слушаю внимательно. Мне интересно, что вы скажете на этот раз.
- Странно, когда мы расставались, мне показалось, вам неинтересно со мной разговаривать.
- У меня изменилось настроение, и вообще, приятно знать, что произойдет дальше.
- Как это? - я опешил.
- Ну, у вас был такой вид, там в подъезде, что я решила - непременно сегодня позвонит.
У меня перехватило дыхание.
- Эй, что вы там молчите и дышите?
- Мы могли бы встретиться завтра. - Я выпустил воздух.
- Завтра я не могу.
- Почему? - я почти возмутился.
- Не могу и все.
- А послезавтра?
- Не знаю.
Больше не было сил терпеть неопределенность, и я спросил напрямик:
- Да вы хотите со мной увидеться?
Она сделала длинную паузу и ответила тем же.
- А вы?
Она издевается? Интересно, зачем бы я звонил, если бы не хотел ее видеть каждую минуту, вчера, сегодня, завтра, всегда (и добавил в скобках: под стеклом).
- Я бы не хотел быть навязчивым.
- Хорошо, я вас избавляю от тяжких мук, до свидания. - Невозмутимым голосом она закончила разговор и положила трубку.
Через два дня, в уютном загородном кафе мы предавались общению в легкой незамысловатой форме. Сентиментальная десятилетней давности музыка навевала ностальгические мысли, и моя красавица с грустью вспоминала картинки из своего детства. Это было добрым знаком, и я, затаив дыхание, следил за ее грациозными движениями, лишь изредка вставляя короткие междометия. Речь шла о какой-то кошке или собаке, которая была очень доверчива и постоянно попадала в разные смешные истории. По отдельным, ничего не значащим для несмышленого наблюдателя легким штрихам, восстанавливался острый критический ум и упрямый, даже я бы сказал, сильный характер. Впрочем, она все время сохраняла определенную дистанцию и умело пресекала малейшие поползновеия пробраться поглубже.
- Мне сегодня было очень хорошо, - сказала она, когда мы оказались у булочной. - А теперь мне пора.
Честно говоря, я расслабился и не ожидал, что сейчас, именно здесь мы должны расстаться. Да и куда ей пора?
- Неужели ты так и уйдешь? - еще в кафе я незаметно перешел на ты.
Она длинно посмотрела на меня, кажется, впервые сомневаясь как поступить.
Конечно, нужно меня пригласить домой. Ведь там никого нет. Ведь если бы там кто-то был, она не стала бы тайком встречаться со мной, изображая из себя недотрогу. Да и рассказывая о себе, она никогда не говорила 'мы', но всегда только 'я'. Наконец она решилась:
- Ладно, пойдемте. Угощу вас чаем.
Терпеть дальше не имело смысла, и я, целый день гнавший подальше тополиную тему, снова дал волю чувствам. Она парила серебристой мечтой в полумраке лестничной клетки, головокружительно покачивая паутинками в такт ударам моего сердца. Я крался за ней вверх по лестнице, гонимый вечным охотничьим инстинктом, восхищаясь каждым ее шагом. Это уже было похоже на танец рук. Мы вальсировали, не чуя под ногами почвы, лишь изредка, нарочно и случайно, касаясь друг друга, отодвигая на потом теперь уже неизбежный счастливый момент, когда окончательно исчезнет разделяющее нас пространство, и она, свободная и независимая, плавно опустится ко мне на ладонь.
