– Три часа одиннадцать минут.
– Но ведь он все это время должен был где-то находиться! Завейчика они могли спрятать, но машину в шкаф не поставишь!
– Могли поставить в каком-нибудь гараже. Могли уехать за город. Машина могла стоять перед какой- нибудь забегаловкой, и никто не обратил внимания. Поиски свидетелей, которые его в это время видели, все продолжаются.
Я вздохнула и почти пожалела, что требовала все мне рассказать, потому что от таких сведений одно расстройство. Василь вроде бы стал вырисовываться, но и то неясно. Гарцапский мог приезжать к Антчакам и по какому-то делу, не связанному с бегами.
– А когда они в первый раз уехали, как было? – спросила я без особой надежды. – Завейчик поехал за «мерседесом» Гарцапского? Известно, куда они поехали?
– Гарцапский к себе домой. Поехал сам, без сопровождения, и через полчаса оба с женой ушли на какой-то прием. Но дорога от этого дома до Саской Кемпы занимает десять минут, – а у него заняла аж двадцать. Остальные десять минут пока пропали.
– Как я понимаю, продолжаются поиски и невесты Дерчика? Как ее зовут?
– Иоланта Шпулей. Я понятия не имею, в какой фазе сейчас ее поиски.
Я прекратила разговор, потому что в его глазах появился блеск надежды, и я поняла, что полиция ожидает от меня творческих выводов. В следствие меня не включают, так вот: ни один творческий вывод не появился в поле моего зрения, и я замолкла…
– Дурацкий день будет, – сказал мрачно Юрек возле кассы триплетов. – Ставить не стоит, никаких порядочных выигрышей не будет.
Я оживилась. Такие предсказания, как правило, исполнялись шиворот-навыворот. Приехала я рано, времени у меня было вагон, возле касс околачивалось всего два-три человека, а одна из кассирш сидела вовсе без работы.
– Значит, будут деньги, – прокомментировала я пророчество и уткнулась в программу.
– И откуда это они появятся? От сырости, что ли? В среду что-то было, а сегодня – никаких шансов.
– Ты предвидишь, что придут фавориты? И кто же они? Кто у тебя в третьей приходит?
– А кто, как не четверка? Ты сама смотри, этот Эней – первая группа! А идет он с третьей, четвертой… Ну, Флинта из второй… кляча…
– Проветри-ка мозги! – энергично посоветовала я. – Ты что, веса не видишь? Восемьдесят килограммов! На тысячу восемьсот метров! И дождь вчера шел!
– Ты думаешь, что трудновато будет?
– Ну не то чтобы очень, но все-таки. Такой вес при такой дистанции! Даже третья группа будет иметь право его обогнать, ты что, читать не умеешь? Ветеран был в первой группе!
– И скатился в третью!
– Смотри, кто ездил! Глушкин, болгарская мафия, может, его придерживали! Кацперский ездит как паралитик, но на арабах умеет, откуда ты знаешь, что он сделает, а с него восемь кило сняли! Все ставят на Энея?
– Исключительно. Меня это рассердило, и я его выбросил.
– И правильно! Он и у меня тоже был, но, раз на него ставят, – выброшу! Вишняк на арабах катается хуже, чем на чистокровных, а потом он ведь не выдержит: вторую неделю приходить первым на фаворитах – заболеет! А такой вес на такой дистанции – все ж таки предлог…
Триплет я сменила перед самой кассой, пока его диктовала. Я знала, что неправильно поступаю, но не сумела с этим справиться. Выкинула вторую квинту и стала играть гораздо дешевле, поставив на дату собственного рождения. В четвертом заезде мне приглянулся конь от Дерчика, на нем в первый раз ехал практикант Крайчак, средних способностей, но явно лучше Дерчика, кроме того, для продвижения по службе ему не хватало только четырех побед. Глебовский… минутку, ежели Глебовский в четвертом, то Глебовский и в шестом…
– Где наша Мэри? – спросил наверху Метя, отрывая меня от вычисления лошадей на воскресенье, потому что на субботе я после дурацких триплетов поставила крест.
– Я ее пока не видела. Лошади уже вышли?
– Вышли. Сегодня выиграет Салями. Давай, Салями!
Я остановилась как вкопанная между кресел.
– Метя, у тебя снова сведения оттуда?…
– Да нет. Салями я придумал сам по себе. А почему нет? На ней едет Болек, а остальные – клячи. Давай, Салями!!
– В каком она?… А, в седьмом… Не пудри мне мозги, сейчас первый!
Я сбежала вниз, где уже колыхалась толпа. Мария торчала перед кассой триплетов. Я всегда приезжала раньше, из ненависти к очередям и давке, без проблем ставила, но никогда не могла уговорить и ее делать то же самое. Она утверждала, что я могу себе такое позволять, а она нет, поскольку у нее ненормированный рабочий день, потому что у нес кот. Кошка, если быть точной. Кроме того, в лаборатории она не оставит ни начатый опыт, ни дохнущую крысу. Но зато чувства времени у нее точно уж нет. Раз она приехала раньше по ошибке, потому что время начала прочитала не в воскресной, а в субботней программке, полчаса у нее было лишних, она сделала кучу идиотских ставок непонятно зачем, а выиграла только одну, которую придумала заранее.
Лошадь номер пять, Мариуш, испугался кустика и устроил в паддоке родео. Он опрокинул выводившего его конмальчика, тот мужественно не выпустил вожжи и проехался на пузе по всему газону, но Мариуша удержал. Парень удостоился аплодисментов от толпы и матюков от тех, у кого кони тоже перепугались. Мариуша за такие его нервы я решила выкинуть из ставок, но перед кассой поняла, что все так думают, и вспомнила, что сама предсказала Юреку, что придут сегодня фуксы. То есть то, на что не ставят. Я не знала, как поступить, и смешала в ставках двух фуксов и двух фаворитов. Глупость, но я ничего не могла с собой поделать.
Мария бросила сумку на соседнее кресло, когда раздался звонок к закрытию касс.
– Я знаю, что придет, – сказала я ей. – Только что угадала, в самую пору…
– А я в последний момент успела, – ответила она. – Но я играю с Метей. А что придет?
– Исключительно два-четыре.
– Почему? Откуда ты взяла? Все трещит и лопается от ставок на три-шесть, четверку подыгрывают с шестеркой, первые фавориты три-шесть, потом два-шесть, и немного играют два-четыре. Меня это потому интересует, что двойка у меня в триплете.
Я развернула перед ней мыслительный процесс, который должен был пройти раньше, минут пятнадцать назад. Юрек предсказал неинтересный день, поэтому должны прийти одни фуксы. Значит, нужно выбросить вышеупомянутых фаворитов. Мариуш протащил по глупости на вожжах конмальчика, теперь у него пасть будет болеть. Остаются двойка и четверка.
– И ты это поставила?
– Ну что ты! Я только что это выдумала, до звонка у меня не получалось!
– Скажете уж, два-четыре! – презрительно фыркнул пан Рысек. – Ха-ха. Два-четыре! Тут ничего не выйдет без тройки!
– А я поставила на двойку «верхом», – сказала сбитая с толку пани Ада, садясь рядом.
– И где вы были, когда вас тут не было? – спросил пан Собеслав. – Вы нас совсем забросили…
– А пана Здислава не будет? – поинтересовался пан Рысек.
Пани Ада объяснила, что только что вернулась из отпуска, и спросила, что такое тут творится. Она слышала какие-то страшные вещи, вроде как здесь творятся массовые убийства жокеев, какие-то странные лошади приходят первыми, пан Мариан, с которым она случайно столкнулась в Париже, сообщил ей, что в убийствах замешан министр сельского хозяйства, а он сам удрал и не вернется, пока не поймают всех, потому что афера просто страшная. Она ничего не понимает и поставила только на двойку.
Первой пришла Пенорезина, за ней Зуб, и я потеряла всякие надежды.
– Ведь я говорила, что Брысь – дурак, он даже лошадь подгонять не умеет, – буркнула я недовольно.
