— Мать твою звали Татьяна, а отца — Олег! — вдруг проговорила сивилла, словно мысли мои прочитав, и тут же вернулась к началу разговора, — это птица Сирин, она поёт радость и убирает печаль. Но тебе повезло, что на её месте не оказалось птицы Алконоста…
Говоря это, сивилла подошла и присела рядышком со мной на траву. От неё пахнуло ароматом мускуса и ванили, закружилась голова, но в ней вдруг стало ясно-ясно. Я сразу поняла всё о незнакомке. Сивиллы — в греческой мифологии пророчицы, в священном экстазе предрекавшие будущее, как правило, свои предсказания дающие в стихотворной форме. Именно они в своё время предсказали гибель Трои и извержение Везувия, а также великое будущее Риму пророчила одна из сивилл, покровительствовавшая герою Энею, основателю его. Овидий писал, что в одну из сивилл, кумскую, даже влюбился бог Апполон…
— Услышь ты песню Алконоста, не избежать тебе грустной участи забвения, хотя песнь его так же сладка и прекрасна! И похожи они необычайно. Но Алконост, по счастью, обитает на другой территории, — махнула она в сторону Тёмного Леса, — однако важно, что ты услышала песнь птицы Сирин. Ведь её способны услышать лишь по-настоящему счастливые люди.
«Да уж» — усмехнулась я — «нашла своё счастье, и не смогла удержать рядом…»
— Может быть, ты хочешь ещё что-то узнать о своих родителях?
Казалось, сивилла заглянула в самую душу. Она мягко взяла мою руку, и я вдруг ощутила себя маленькой девочкой, совсем ребёнком, а рядом мать и её тепло окутывает, вселяет ощущение безопасности, защищённости и уверенности в том, что всё всегда будет хорошо!
И я покачала головой:
— Нет, не хочу.
— Знаю, что ты сама могла бы, — кивнула Герофила, — если бы пожелала.
Мы помолчали. Я поняла, что сивилла здесь — как бы аналог вельвы в Тёмном Лесу, только, в отличие от второй, не привязана к одному месту, а гуляет по всей территории, хоть и вдалеке от домиков учеников.
— Ты ведь здесь очень давно? — полуутвердительно проговорила я, — с самого восстановления Школы?
— Я была здесь гораздо раньше, пережила множество перерождений этой реальности…
С тех самых пор, как люди стали забывать богов и тех, кто имел дар прорицать и открывать их волю.
В голосе сивиллы сквозила грусть.
— Нас было двенадцать… Я упрекала людей в идолослужении. Мои подруги по божественному призванию имели каждая своё предназначение. К сожалению, сейчас мало кто знает и, тем более, помнит о нас. Даже книги наши сохранились в количестве трёх из имевшихся девяти. Это всё кумская сивилла, — Герофила с тёплым укором полуулыбнулась, — сожгла остальные в порыве упрямства, когда царь Тарквиний Приск отказался купить их у неё. Она всегда из нас была наиболее импульсивной. Однако хитрой — взяла с Приска цену за оставшиеся три, как за девять! И потом ещё, гораздо позднее, египетская Тараксандра, что ещё Агриппой прозывалась…
ГЛАВА 14
Я слушала, не решаясь перебивать. С таким жаром и наслаждением рассказывают ветераны о военных годах, о своих былых друзьях, о делах давно минувших дней всем, кто готов слушать. И в их интонации обычно звучит неизмеримая признательность за эту готовность. Погрузившись в прошлое, сивилла стала томной, опустила глаза, скользя взглядом по траве и цветам, на щеках играл румянец, она словно вспоминала ещё что-то, что не решалась или смущалась рассказать мне.
Наконец, Герофила подняла голову и благодарно улыбнулась.
— А какое дело тебя сюда привело?
— Если честно — никакое, я просто гуляла и думала, даже не подозревая о твоём существовании. Проблема, конечно, у меня есть, но…
— Хочешь получить пророчество? — оживилась сивилла, — ты не думай, я не потеряла былого дара! Хотя в последнее время мало кто балует своим обществом.
— Уже и не уверена, что смогу правильно растолковать, — поджала я плечами, — Лина мне столько напророчествовала, что голова кругом, а всё так размыто, двояко…
— Вельва? — поморщилась Герофила, — она может туману напустить! Тёмная, чего с неё взять…
Ого, даже среди аборигенов этой реальности существует разделение на Тёмных/Светлых!
— Нет, в самом деле, я не хочу. Для меня сейчас всё предельно ясно, остальное может только запутать.
— Как хочешь, — почему-то одобрительно улыбнулась она, — если ты жила в моё время среди людей, ты несомненно была одной из нас, умеешь видеть.
— Если бы я могла видеть так же ясно, как та же вельва…
— Ты можешь! — Герофила сжала мою руку, — ты можешь видеть абсолютно всё. Просто порой боишься…
— Не в страхе дело. Иногда люди закрывают то, чего не хотели бы показать и…
— Ерунда! — воскликнула она, — никто не может закрыть ничего от нас, видящих! Я ведь почти уверена, что ты — переродившаяся одна из двенадцати. Просто я не знала всех настолько хорошо, чтоб сказать с полной уверенностью. Но ощущение такое есть.
— Не задумывалась, кем была раньше, если честно. Меня больше волнует настоящее.
А в нём есть моменты, когда я действительно чего-то не могу понять…
— Ну, теперь я точно уверена, что ты была сивиллой! — вздохнула Герофила, — сомневаешься, не можешь понять, а всё равно никогда не обратишься за помощью. Мы такие, гордые, всегда до всего доискивались сами! Даже друг у друга не спрашивали.
— Значит, я могу сама? Всё-таки МОГУ?
— Конечно, — беспечное пожатие плеч, — если решишься и пойдёшь напрямик, ты была одной из сильнейших.
Я задумалась. Напрямик… Ну конечно. Осталось только решиться!
— Скажи, Герофила, а почему ты не переродилась в человека вновь? Почему осталась тут?
— Я здесь нужна, — глядя прямо мне в глаза, проговорила она, — Альбунея, и ты нужна здесь тоже.
Меня как хлыстом огрело. Альбунея!
— Ты не хочешь вспоминать, — с горечью произнесла сивилла, всматриваясь в мои глаза, зрачки прорицательницы потемнели, — сама захотела не помнить. А жаль.
Надеюсь, всё переменится. Иди туда, куда идёшь, и мы увидимся ещё не раз.
— Ты сама напускаешь тумана, — усмехнулась я пересохшими губами.
— Да, вельву я зря очернила. Вижу, ты и от неё ничего не хотела узнать, боялась, оттого… А когда человек боится, его дух закрыт, мы не можем сказать ему напрямую. Ведь не воспринятое пророчество всё равно случится, а по пути к нему человек наломает дров из своего же страха и попыток свернуть в сторону.
— Вы же не предсказываете лишь плохое?
— Иногда и хорошее может быть слишком необъятным для человеческого ума, слишком шокирующим. Поэтому я тебе сейчас не говорю прямо, что знаю. Но это случится. И случится совсем скоро. А когда случится, ты поймёшь, Альбунея, и придёшь ко мне.
И тогда мы поговорим уже, как хорошие подруги и единомышленницы.
— Единомышленницы?
— Для меня Школа — мой дом, реальность, которой я служу, которой живу и благодаря которой существую. Я больше не хочу возвратиться в пусть и кратковременное, но забвение. Школа должна процветать и она будет процветать, ибо эта единственная реальность, дающая энергию вашему миру, миру
