путешественников. Они внешне отличались, конечно же, так же, примерно, как на вид облако с очертаниями горной гряды отличается от настоящей горы. Некая невесомость сквозит в силуэтах покинувших тела, не говоря уж о едва уловимых взглядом нитях соединяющих их в пространстве…
Они мелькают то тут, то там. В астрале почти никто не ходит ногами по земле, если только не ставит целью сопровождать кого-то из людей. Изголодавшись по полётам, тут попросту не хочется опускаться вниз. А сколько народу восседает на крышах! Просто птицы в человеческих обликах! Едва сдержала улыбку, вспомнив, как сама вначале находила наиболее высокое здание и часами сидела там, глядя на ночной город у ног. Днём не удавалось выкроить много времени на это. Потом только я поняла всю прелесть ночных перелётов в страны других часовых поясов, там в это время день и сколько всего можно увидеть! Я в астральном теле посещала крупнейшие музеи мира, выставки, различные мероприятия (была даже на бразильском карнавале однажды — если бы знали люди, сколько «астральщиков» там тусуется в это время), концерты разных звёзд мировой величины (плакала от счастья, впервые попав на выступление любимой Лары Фабиан в концертном зале где-то в Нью-Йорке…невероятная, неземная акустика!). В астрале возможен доступ туда, куда не можешь попасть по каким-то причинам физически, и это прекрасно, за пару лет я «облетела» весь мир, побывала в самых разных странах, опускалась в океанские глубины и поднималась на пики гор. Утолив сполна жажду путешествий, обретя множество любимых местечек по всему земному шару, я всё же окончательно вернулась в Петербург и редко отныне покидала его в тонком теле.
И сколько же на самом деле людей, что овладевают умением отрываться от физического плана! Кому-то хочется свободы внутренней и внешней, кому-то это просто жизненно необходимо. Был у меня в астрале друг — инвалид с детства — неподвижный, ограниченный физически, полупарализованный. Не имея доступа даже просто на улицу, сидел у окна и днями дремал, в то время как летал со мной в тонком теле над крышам ночного Лос-Анджелеса или дневной Прагой. Он был замечательным собеседником, несмотря на то, что в физическом мире не разговаривал совершенно и не учился ничему — интеллектуальный потенциал в мальчике был невероятный. Он умер однажды, в полёте. Просто, в какой-то момент тонко звякнув, лопнула серебристая нить, и Андрей устремился ввысь, растеряно, а потом радостно глядя на меня. Я же замерла, не двигаясь, провожая глазами друга, пока он не исчез из поля видимости, и больше мы не виделись. Я никогда не посещала миров ушедших с земного плана, не ощущаю потребности в этом.
С тех пор летаю одна. И наблюдаю…
Вон там, на балконных перилах, сидят две девочки, переговариваются о чём-то, беспечно болтая ногами над бездной. Даже соскользнуть в неё кажется им милой игрушкой, безделицей, наскучившим развлечением. И, на самом деле, для неокрепшей психики подростка это бывает опасно. Когда перестают различать границы возможного в физическом мире или попросту делают выбор в пользу этого, ощущая его настолько же реальным — и шагают с крыш. Просто так, ни от чего, а просто потому, что здесь им лучше. Они думают, что останутся ЗДЕСЬ…
А вон там, сбоку, из окна вынырнула фигурка девушки, сначала робко, а потом с радостным визгом взмыла вверх, скользя вдоль стены, вдоль безликих стеклянных квадратов.
— ПОЛУЧИЛОСЬ!!! Ура! Я вышла! Я летаю!!!!
Сколько счастья в голосе! Я даже позавидовала невольно восторгу первооткрывателя, ей всё ещё предстоит… Только вот чем всё закончится? Если у человека нет цели в жизни, он всё больше начнёт тянуться в этот мир, терять связь с телом, будет расти желание в него не возвращаться. А однажды сделает главный выбор. Мало кто гармонично совмещает жизнь вне тела с жизнью в нём, свободу с ограничениями.
А вон там молодой парень, изображая канатоходца, идёт по проводам прямо над проспектом. Улыбается загадочно, глядя вдаль и не глядя под ноги. Да и не нужно ему этого, он ведь почти не касается металлических нитей, парит над ними, играя в то, что идёт. А какая глубокая, бездонная грусть внутри, всепоглощающее одиночество! Дошёл до противоположной крыши, легко спрыгнул на карниз и завернул за угол, так и не заметив, что я за ним наблюдаю.
А вон там, внизу, парень с девушкой танцуют под музыку, льющуюся из музыкального магазина, дурачатся, обнимаются, целуются, кружатся, не обращая внимания на толпу вокруг, растворяясь друг в друге, наслаждаясь. Что ж, кому-то только тут возможно быть вдвоём и любить друг друга открыто, свободно… Вздохнула: сколько же запретов ставят люди сами себе и потом от них же и страдают.
Конечно, не всё так радужно в астрале, как может показаться, есть тут «хулиганы», подглядывающие в окна, за закрытые двери, становясь свидетелями личной, интимной жизни других. Это неэтично, а этика пребывания здесь существует, и такие люди быстро теряют навыки выхода из тела, они просто настолько «отяжеляются» по вибрациям потакая низменным желаниям, что не в силах преодолеть «плен тела», что ж за хулиганство надо платить. Есть здесь и более… мерзкие субъекты, живущие вопреки всем мыслимым нравственным ценностям и здесь они являются вампирами, но я не пересекаюсь с ними, находясь в разных «вибрационных» плоскостях.
Задумавшись, совершенно забыла о цели выхода. Тотчас спохватившись, огляделась, выбрала уютное местечко — на открытой террасе кафе, на втором этаже, которая зимой безлюдна и прикрыта рекламным щитом сотового оператора — и опустилась там на ноги. Подошла к перилам и уставилась на открывающийся перед взором вид на Москву-реку, задумалась.
Воля находится без сознания — это факт. Тело его здесь, в пределах города, его предстоит найти, тогда парень спасён. Но как это сделать?
Поддерживать физическое состояние человека «в отключке» возможно лишь в определённых условиях, значит место, где он находится, связано, скорее всего, с медициной. Логично предположить, что он «прячется» в больнице. По крайней мере, начать поиски лучше с них. Сколько в Москве больниц, клиник, всяческих стационарных медицинских учреждений? Думаю, немало…
Закрыла глаза, быстро набросала перед внутренним зрением карту со светящимися красными точками учреждений. Многовато.
Теперь пошлём в пространство запрос на предмет людей, находящихся там в данный момент без сознания, примерно Волькиного типажа. Ого! Тоже немало. Что ж, попробуем наобум в первую попавшуюся, самую близкую от меня, слетать. Хотя интуиция и категорически отрицает успешность сего мероприятия — но чем не шутит чёрт, в чьём бы ни представал обличьи… А вдруг?
Сделала глубокий вдох, выдох — и «шагнула» по первому адресу.
Больница где-то на западе Москвы, абсолютно непрезентабельное снаружи, одно из нескольких, разбросанных в непосредственной близости друг от друга, здание, серое, хмурое, тусклые, мутные «глаза» окон. Потёртая табличка: «Отделение общей терапии». Внутрь попадать резко расхотелось. В другое время я полностью доверяю своим ощущениям, но сейчас почти нет пути назад. По привычке, машинально, двинулась к дверям (хотя могла бы попросту сквозь стенку), проникла внутрь и попала в вестибюль, уставленный ещё советскими кадками с пальмами, увидела пост, на котором дремала за двухтумбовым столом пышнотелая густо накрашенная медсестра. Тишина. Сонный тихий час, не иначе, хотя негромкое бормотание из ближайшей по коридору палаты всё же доносится.
— Эй, ты! — вдруг резкий возглас, я быстро обернулась, глянула на медсестру, та всё так же безмятежно погружена в мир Морфея.
— Ты, ты, слышишь, а? — на краю кадки сидит мальчишка лет восьми, лукаво, с хитрецой, смотрит прямо на меня. Похоже, мы с ним существуем в одной реальности.
— Привет. А ты что здесь делаешь?
— Лежал я тут, — беззаботно качнул головой мальчик, — потом полетел.
Я похолодела.
— Ага, умер! — радостно объявил он, читая мысли.
— Давно? — единственное, что нашлась сказать.
— С месяц.
— А почему ты… остался здесь?
— Нравится мне тут. Где же ещё? — он почесал нос, — родаки трупешник забрали и вздохнули с облегчением, помытарились они со мной по больничкам, с трёх лет кочуем, дома меньше бывал. Измучал всех.
— А что с тобой такое было?
