— До смерти перепуганная капризами дамы сердца, страшно соблазнительной, но столь же вредоносной…
— И не оказала бы давления…
Пан Войтек уже собрался было бежать, заслышав о руководящем работнике, но его спасла Каролинка, совершенно равнодушная к политике:
— А за ту Ядьку Зажицкую пусть у вас голова не болит. Токмо её здесь и видели. Туточки у неё житья не будет, помяните моё слово. И станет тишь да благодать, потому как Стася разом с Гоноратой молодого Климчака в оборот-то возьмут, будьте спокойны. А и он не остолоп какой, чтоб опять проштрафиться. И за ум возьмётся.
— Аминь, — торжественно произнёс пан Войтек, садясь на своё место.
Новейшей и совершенно точной информацией поделилась с Патрицией пани Ванда, приехавшая в Варшаву в служебную командировку ради собственного удовольствия. Уж очень ей не терпелось поделиться с Патрицией и Кайтусем. Собственно говоря, больше с Патрицией, у которой рабочий день был ненормированным, и она в любой момент могла расположиться за столиком в кафе напротив Ума, Чести и Совести. Последние не обращали ни малейшего внимания на двух чесавших языками баб.
— В высших партийных инстанциях всё провернули с космической скоростью, — с чувством глубокого удовлетворения сообщила пани Ванда. — Покровитель нашей изменчивой Зажицкой получил чрезвычайно заманчивое место вице-консула…
— В Монголии! — вырвалось у Патриции.
— Почему в Монголии? Нет, в Молдавии. Впрочем, неизвестно ещё, что хуже. Во всяком случае, ему придётся покинуть обожаемую родину.
— А распоясавшийся сынок?
— Поджал хвост и забился в угол, будто его и не было. От этой обузы мы избавились, а, следовательно, Климчак никому теперь и даром не нужен.
— И? — жадно протянула Патриция, уверенная, что это не конец.
Пани Ванда удовлетворённо расхохоталась.
— И мы проворачиваем ему УДО в прямо-таки неприличном темпе. Три месяца и один день в ответ на убедительные просьбы отца, который без сына на стройке, как без рук, рабоче-крестьянская семья, пролетариат города и деревни и всё такое… Ой, простите, это я по инерции. Липнет же такая гадость… А что наступит сие историческое событие через пять дней после получения нашей героиней аттестата зрелости, это уже чистейшей воды совпадение.
— Так вы думаете, всё-таки кому-то он нужен?
— Знаете, я его условно-досрочно отпускаю из чистого любопытства, женится он на этой Руцкой или нет? По достоверным сведениям от моей Каролинки, должен.
К дамам присоединился Кайтусь и прервал матримониальные рассуждения. Наблюдательная пани Ванда моментально поняла, что нечто, замеченное ею ещё в Плоцке, и в самом деле между этой парочкой существует, вот только не знала, радоваться ей или огорчаться. Она бросила быстрый взгляд на Патрицию.
— Изменился?
— Как же! — фыркнула та. — Даже если, то не всерьёз и ненадолго. Так что, не будем обольщаться и тем более перестраивать квартиру.
— А что? Предлагал?
— Ещё как…
Для Кайтуся Патриция по-прежнему оставалась лучшей женщиной в мире. Пока он даже не надеялся, что это пройдёт, вовсе не хотел, чтобы проходило, и почти верил, что так и будет. Наслаждался своей победой. Наконец-то!.. И страстно желал, чтобы всё у них было общее!
Пани Ванда опять посмотрела на Патрицию и успокоилась. Нет, за неё можно не переживать. Женщина она опытная и прекрасно понимает, что Кайтусь не изменился и не изменится. Сейчас он до смерти влюблён, но характер не переделаешь, и чёрт знает, что ему взбредёт в голову, когда чувства поостынут. Чтобы её жизненное пространство зависело от партнёра, нет, на такую глупость Патриция не способна!
— Вот вам, пожалуйста, — весело заметила плоцкая прокурорша. — Одно дурацкое изнасилование, а какие сногсшибательные последствия! А тут ещё и Стася с Лёликом, а в перспективе глубочайшие социальные потрясения. Не успеем оглянуться, как девчонки начнут в массовом порядке подавать заявления, а парни побегут куда глаза глядят, или нет?
— Это в Америке, — безапелляционно заявил Кайтусь. — Наш народ покрепче будет, пару войн пережили, как ни крути, да и законы другие.
— И темперамент, — подлила яду пани Ванда.
Все сомнения разрешила та же Стася.
Школу она окончила достойно и с замиранием сердца ждала досрочного освобождения Лёлика. Главная задача была выполнена. Отличилась так, что никому и не снилось, ни одна девица не теряла ещё своей невинности с такой помпой. Прогремела на весь Плоцк и окрестности. И какой от этого прок?
Ставшая широко известной её исключительность оказалась вовсе не такой уж замечательной и вызывала отнюдь не восхищение. Скорее, недоверчивость? Недоумение? Жалость?
Разве о таком Стася мечтала?
Становилось всё более очевидным, что без Лёлика её честь навсегда погублена.
Занятая, как обычно, своими переживаниями, она упустила нечто весьма существенное. Конечно, Стася не могла знать, что сидевший в тюряге Лёлик имел предостаточно времени на размышления, дураком он не был и о себе самом знал больше всех следственных органов, вместе взятых. А из его размышлений выходило, что неким таинственным образом прессовать его перестали, париться на нарах осталось всего ничего, Зажицкая, чью роль в этом деле он сразу понял, поджала хвост. То бишь перемены по всем фронтам.
Вот только причин таких чудес горе-насильник, сколько ни ломал голову, а отгадать не смог. И пришёл к выводу, что не иначе это Стасина работа. Ведь у той явно были какие-то подозрительные связи с прокурором. Романа Лёлик не подозревал, поскольку видел прокурорскую зазнобу, ту журналистку, и оценил её по достоинству, от таких не гуляют.
Гонората, чаще остальных навещавшая брата, его выводов не опровергала, даже наоборот, поддерживала, поскольку в тайных механизмах дела сама не ориентировалась, а породниться со Стасей была совсем не прочь, особенно с учётом угрозы в лице шалавы Эльки. Правда, путался под ногами Стасин жених, но и тут сработал принцип «нет худа без добра».
Сарафанное радио донесло, что жених от Стаси отказывается, мол, дружки-приятели проходу не дают, что невеста у него порченая, то ли изменила ему, то ли как. А он — не из убогих и в бракованном товаре не нуждается, а посему место жениха освобождает решительно и бесповоротно.
Обо всех этих обстоятельствах несчастная Стася не имела решительно никакого представления!
Нетрудно догадаться, что выпущенный условно-досрочно, отсидев ровно три месяца и один день, Лёлик прямиком от ворот тюрьмы направился в кафе «Театральное», где совершенно случайно в полном одиночестве сидела жертва, она же заявительница, она же потерпевшая и прочая, и прочая…
Предложение руки и сердца, подкреплённое шикарным букетом, было милостиво принято.
