“Но вот в клубе центральной усадьбы Бурелома повесился конструктор Воронов; коммунист и партработник Арамович – пересидчик (которого после окончания срока не отпускают); повесился в 47-м году на чердаке мехзавода в Княж-Погодске.
В Краслаге в годы войны литовцы, доведенные до полного отчаяния, а главное, всей жизнью своей не подготовленные к советской жестокости, шли на стрелков, чтобы те их застрелили.
В 49-м году в следственной камере во Владимире-Волынском молодой парень, сотрясенный следствием, уже было повесился, да однокамерник Павло Баранюк его вынул.
На Калужской заставе[266] бывший латышский офицер, лежавший в стационаре санчасти, крадучись стал подниматься по лестнице - она вела в еще не достроенные пустые этажи; медсестра зэчка хватилась его и бросилась вдогонку, настигла его в открытом балконном проеме 6- го этажа, вцепилась в его халат, но самоубийца отделился от халата, в одном белье поспешно вступил в пустоту и промелькнул белой молнией на виду у оживлённой Большой Калужской улицы[267] в солнечный летний день.
Немецкая коммунистка Эми, узнав о смерти мужа, вышла на мороз неодетая - простудиться; англичанин Келли во Владимирском ТОН-е виртуозно перерезал вены при открытой двери камеры и надзирателе на пороге (оружием его был кусочек эмали, отколупнутый от умывальника).
Повторяю, еще многие могут рассказать подобные случаи, а всё?таки на десятки миллионов сидевших их будет немного. Даже среди этих примеров видно, что большой перевес падает на иностранцев, на западников: для них переход на архипелаг – это удар оглушительнее, чем для нас, вот они и кончают, и еще – на благонамеренных, то есть коммунистов. Можно понять, ведь у них в голове всё должно смешаться и гудеть не переставая – как устоишь?
Зоя Залесская, польская дворянка, всю жизнь отдавшая “делу коммунизма” путём службы в советской разведке, на следствии трижды кончала с собой: вешалась – вынули, резала вены – помешали, скакнула на подоконник 7-го этажа, дремавший следователь успел схватить ее за платье. Трижды спасли, чтобы расстрелять.
И, вообще, как верно истолковывать самоубийство? Я не спорю, для самоубийства, может быть, и в самом крайнем отчаянии еще нужно приложить волю.
Всю жизнь я был уверен, что никогда не додумаюсь до самоубийства. Но не так давно протащило меня через мрачные месяцы, когда мне казалось, что погибло всё дело моей жизни, особенно если я останусь жить. Но, вероятно, у разных людей и при разной крайности это по?разному”.
Неверие – “дело моей жизни” становится идолом и нет упования и нет доверия, прежде всего, к Божьей любви.
“Но вот не было этого (повальных самоубийств). Люди умирали сотнями тысяч и миллионами, доведённые кажется до последней крайности, а самоубийств почему-то не было. Обречённые на уродливое существование, на голодное истощение, на чрезмерный труд, не кончали с собой.
И раздумавшись, я нашел такое доказательство более сильным. Самоубийца всегда банкрот, это всегда человек в тупике, человек, проигравший жизнь и не имеющий воли для продолжения ее. Если же эти миллионы беспомощных жалких тварей всё же не кончали с собой, значит, жило в них какое-то непобедимое чувство, какая-то сильная мысль. Это было чувство всеобщей правоты, это было ощущение народного испытания, подобного татарскому игу”.
Дальше становится понятно и то, что после прохождения своей лямки, но всё?таки в мехмастерских, то есть на почти квалифицированной работе, Солженицына отправляют в ссылку в южный Казахстан в Кок Терек (ссылка была льготной и он сам этого не скрывает). Это ссылка в обжитой посёлок, гораздо хуже приходилось тем, как, например, Наталии Ивановне Столяровой, которой дали освобождение абсолютное, но когда она добралась до Москвы без паспорта и с одной справкой, то она почувствовала, что это гораздо хуже. В знакомых семьях поили чаем, но никто не предлагал оставаться ночевать; на вокзале пришлось лгать, что ты либо упустила поезд, или что стоишь в очереди за билетом.
Солженицына отправили в Кок Терек и он что-то около недели был там без работы, а через месяц работал учителем физики и математики в старших классах, то есть в принципе после провинциального университета ему предстояла примерно та же бы карьера.
Учительское бытие оставило в нем навсегда светлое воспоминание. Даже когда он потом пишет “Матрёнин двор”, то там описывает эпизодическую фигуру восьмикласника-оболтуса Антошки Григорьева, который не владел дробями и треугольниками.
После XX-го съезда в 1956 году “ссылка тронулась”: были отпущены чеченцы, которые по “Гулагу” пользуются нежной любовью у Солженицына. Только в “России в обвале” он осмелился упомянуть об их повальном предательстве, даже когда немцы еще не вошли, а были только на подступе.
Хотя Солженицын и не собирался в столичную суету, но написал заявление о пересмотре дела; получил пересмотр и ему было разрешено переехать в среднюю Россию, но сначала только в глубинку. “Матрёнин двор” – это на стыке Московской и Рязанской областей.
По возвращении из ссылки Солженицын вновь соединился со своей первой женой, которая выходила замуж, но то ли ее муж умер, то ли еще что, но так или иначе ко времени освобождения Солженицына она была свободна. (Первая жена Солженицына была духовной дочерью протоиерея Всеволода Шпиллера). Солженицыны жили в квартире; она – доцент, поэтому в основном ее зарплата была, и туда к нему ездил Твардовский, где и знакомится с заготовками романа “В круге первом”.
Роман “В круге первом” так и не увидел свет до Горбачева. Но некоторые вещи свет увидели. После “Ивана Денисовича” был опубликован “Матрёнин двор”, несколько рассказов и все эти публикации не произвели никакого скандала, то есть никто не подумал, что Советская власть кончилась – всё было в контексте эпохи.
Что касается неприятия грохота салютов у Солженицына, то мы его видели и у Ильи Эренбурга:
Неприятие грохота салюта у Солженицына - это, скорее, протест против советского патриотизма, против этого “грома победы” – показного патриотизма. Против показного патриотизма выступал еще Лермонтов в стихотворении “Родина”:
Нынешние события показали, что жизнь обернулась не к тем салютам, а скорее к подходу Солженицына, а именно, 9 мая – у нас сейчас день вселенской панихиды, то есть точка зрения Солженицына на победу стала
Иоанн Шаховской стал писать о Солженицыне уже в 70-х годах, после его травли и высылки, - так он как раз утверждает, что ни малейшей злобы и даже раздражения у Солженицына в его трудах нет. Но сказал, что у него есть такая чисто русская усмешечка и для него она – “форма плача о человеке”.
Лекция №29 (№64).
А.И. Солженицын.
1. “В круге первом” – роман XX-го века. Жанр романа. Почему он не мог быть “пропущен”?
2. Вступление Солженицына на “нелегальное положение”. “Бодался телёнок с дубом”.
3. “Архипелаг Гулаг”. Высылка Солженицына в 1973 году.
Роман Солженицына “В круге первом” по сравнению романом-эпопеей Шолохова “Тихий Дон” - на несколько порядков выше. Ни Марсель Пруст, ни, тем более, Фолкнер, ни в какое сравнение не идут – это, вообще, вещи разномасштабные.
Роман Солженицына “В круге первом” – роман века; и в нем есть даже черты вестерна; в нем есть даже черты плутовского романа.
Главная линия романа такая. Советник министерства иностранных дел второго ранга, психологически
