Мать Достоевского — купеческого рода и звания, из купцов Нечаевых, которые были в свойстве с крупными коммерческими деятелями Куманиными. Тетка Достоевского Александра Федоровна Куманина, которая оставит ему крупное наследство, явно повлияла на фигуру Антониды Васильевны Тарасевичевой, то есть той самой «ля-бабуленька» (la baboulinka) из романа «Игрок».
Семья Достоевских большая: старший брат Михаил, второй Федор, потом Андрей, оставивший подробные воспоминания о родителях, о родстве и так далее, затем несколько сестер, любимая сестра Вера (по мужу Иванова), сестра Варвара (по мужу Карепина). Мать скончалась в 1837 году, а в 1839 году отец Достоевского на деньги жены купил именье («Чермашня» — это тоже с оглядкой на название именья Достоевских).
В 1839 году отец Достоевского был убит крестьянами; и только в литературной энциклопедии пишут, что убит за жестокое обращение с крестьянами. Но ведь жестоко обращалась и Салтычиха — и даже ее не тронули. Дело в том, что Федор Павлович Карамазов был написан с Достоевского-отца, а после смерти жены он окончательно разгулялся. И он был убит, так сказать, не в порядке возмездия, а в порядке казни, как шкодливый пёс.
Таким образом, в 1839 году 18-ти лет Достоевский остаётся круглым сиротой, но в это время он уже учится и живет в пансионе военно-инженерного училища, которое было всегда под покровительством великого князя. В это время под покровительством великого князя Михаила Павловича, а до этого — Николая. Это же Петербургское военно-инженерное училище окончил и Брянчанинов и Чихачев. (Брянчанинов был архиереем без образовательного ценза, так как не имел специального богословского образования и учился самоучкой).
Лесковский «Кадетский монастырь» и его же «Инженеры-бессребреники» — там как раз описано то учебное заведение, в котором Достоевский воспитывался. Именно по «Кадетскому монастырю» видно, что это заведение — далеко не худшее, по сравнению с юнкерской школой, где учился Лермонтов,– это на два порядка выше. Так как в училище была традиция, чтобы воспитанники регулярно говели, хотя бы раз в год, стало быть, и исповедовались и причащались, то, естественно, в училище ни для кого религиозность не была смешной.
Когда инспектор училища докладывал Николаю Павловичу, но его запрос: каков по характеру мой пансионер (о Брянчанинове) — то отвечали, что он «очень религиозен и отличной нравственности». Если ребенок очень религиозен и отличной нравственности, то это считалось примерным, а не смешным. Поэтому Достоевский, когда вышел из училища, мог совершенно искренне считать себя верующим человеком.
Мать, как многие в купеческих благочестивых домах, была очень верующей и без сентиментальностей, то есть верующей «по-шмелёвски». («Лето Господне» Шмелева показывает, что такое традиционная московская религиозность).
Пока дети были маленькие, их водили в Кремль, по соборам, показывали, где гробницы царей; правда, это само по себе ещё не есть религиозное воспитание, хотя, оно, конечно, позволяет ребенку прикоснуться к истории страны (всё-таки какие-то исторические корни).
Достоевский вышел из училища в звании инженер-поручика в 1843 году, то есть где-то в середине царствования Николая I. И уже после каторги, после того, как стало ясно, что Достоевский стал великим писателем русской земли, он никогда не стыдился подписываться по чину — отставной инженер- поручик Достоевский.
Первый казус, который может показаться смешным, заключается в том, что Николай I в1844 году, хотя и не курировал училище, но любил инженерные дела курировать сам, наткнувшись на один из чертежей, где что-то было напутано, спросил — какой дурак делал этот чертёж? Чертёж делал Достоевский. После этого ему стало ясно, что надо подавать в отставку, и его никто не удерживал.
В 1844 году Достоевский подает в отставку и получает ее и в том же году, то есть в 23 года (как и Раскольников в «Преступлении и наказании»), он выпускает свое первое печатное произведение. Это печатное произведение, до сих пор не устаревшее, был перевод с французского романа Бальзака «Евгения Гранде». Это произведение «Эжени Гранде» Достоевский представляет российскому читателю — это был первый перевод на ту пору.
В 1845 году начинается самостоятельная литературная деятельность Достоевского.
Незадолго перед тем, в 1842 году, вышли «Мертвые души» Гоголя и Гоголь — на вершине славы, Достоевский впоследствии скажет, что все мы вышли из рукава Гоголевской «Шинели»; и Гоголь остается для Достоевского не просто вершиной, а учителем.
Гоголевские словечки (потом уже сам Достоевский будет их называть «словечками») — они же рассыпаны по всем его произведениям, включая зрелые.
Например, блуждание по Петербургу Свидригайлова, после того, как он отпустил Дунечку. Вот он связался с какими-то непонятными личностями из-за того, что у них носы у обоих торчали набок, но в разные стороны. Это — Гоголь. В другом месте, в трактире сидит мужичонка, которому хочется чихнуть, но у него никак не получается, это опять — Гоголь.
Макар Девушкин в «Бедных людях» похож отчасти на Поприщина и еще больше на Акакия Акакиевича. И эти словца, словечки, вкус к слову — то, что потом будет называться «редуцированный смех», то есть как бы зажатый в повествование, не явный, который нужно открыть. Весь капитан Лебядкин — это гоголевский сюжет. Но если у Гоголя, скажем, Ноздрёв — это бес весёлый, то бесы Достоевского всегда мрачноватые, даже когда Лебядкин пишет стихи, и даже мадригальные, посвященные Лизе Тушиной.
(Влияние Достоевского огромно, только оно на львиную долю внелитературно, так как это — влияние на души. Например, последнее произведение Шостаковича — это как раз музыка на стихи капитана Лебядкина.
И можно себе представить душевное состояние человека, когда он пишет музыку на стихи:
И тут же вступает проза, что «таракан — это я», — так и чувствуется, что бедный Дмитрий Дмитриевич как-то вживается в это первое лицо. И тоже чувствует себя в стакане, полном мухоедства).
В 40-е годы Достоевский изучает как бы третий-четвертый «этаж» художественной системы Гоголя, где начинаются его упыри, болотные огоньки, где заплясала нечисть.
Достоевский всегда потешался над версией для сентиментальной публики, что Гоголь сжег вторую часть «Мертвых душ», видите ли, не то в приступе отчаяния, не то на грани безумия. У Достоевского, начиная с «Преступления и наказания», не было вещи, которую бы он не сжигал. Он считал, что это — наиболее надежный творческий метод, то есть написать до конца или, по крайней мере, когда будет виден конец, затем — всё в огонь и начать всё заново. Таким образом, формируется уже великий писатель, который ещё ничего не написал. Как потом кто-то заметит (возможно, М.М. Бахтин), что Достоевский был не только гениальным писателем, но и гениальным читателем.
В 1846 году выходит первое расхваленное произведение Достоевского «Бедные люди», которые были сразу замечены, взяты на щит, подняты как знамя — это всё с подачи Белинского. Все литературные критики, вся литературная среда, конечно, Белинского, то есть западничество — все задействовано. Достоевский сразу принят в литературном мире и, притом, в самом передовом: и в этом мире обласкан.
Одновременно его пытается приласкать другой литературный круг. Всем было ясно, что «неистовый Виссарион» (Белинский) уже свое слово сказал, что Достоевский имеет успех среди оголтелой студенческой публики. Но, например, граф Соллогуб Владимир Александрович, тот самый, который когда-то чуть не попал в секунданты к Пушкину, в 40-е годы организовал своеобразный салон Соллогуба. В этот салон приглашают писателей-разночинцев, добившихся успеха, а гостиная, столовая, дом — высокой аристократии, но только, так сказать, с проверенными людьми; дам, допущенных туда, всего четыре.
В салон вхожи были, в частности, Аврора Демидова (урожденная Шернваль), будущая
