для местных, если общаемся с европейцами или американцами, обхожусь без чадры. И даже свёкор не настаивает, говорит, ему приятно смотреть на меня, и очень радуется, что сын нашёл такую красавицу.
Дануся хлебнула вина и запила чаем. Зная арабские вкусы, я не удивилась её свёкру, мне самой было приятно смотреть на молодую женщину, такая она аппетитная. И характер подходящий. Данута была из так называемых домашних женщин без всяких амбиций, никакой тяги к самостоятельности, никакого желания чего-то добиться в жизни, она охотно подчинялась всем требованиям и вкусам супруга. И при всем этом была очаровательной!
Показала мне фотографию своего Хамида. Господи, потрясающе красивый мужчина! Дико красивый! И если бы я не предпочитала всю жизнь блондинов, сама бы в него насмерть влюбилась. Хотя наверняка долго бы с ним не выдержала, а уж он со мной — и того меньше.
— А главное, мне не нужно думать, как похудеть, — продолжала тараторить Дануся. — Они там любят толстых, могла бы ещё больше располнеть, но самой не надо. И без того ем что хочу, а хочу только самое вкусное. Может, здесь малость похудею, потом быстренько наберу вес с помощью халвы, поэтому я и приехала сюда охотно, хотя и по очень неприятному делу.
— А! — вспомнила я. — На что-то такое ты намекала по телефону. Что же это за дело?
— Янтарь! — вздохнула Дануся. — Муж от кого-то узнал, что тут у вас появился какой-то совершенно необыкновенный янтарь, и хочет его купить. Янтарь там сейчас очень высоко ценится.
— Какой же янтарь? — холодно поинтересовалась я, помолчав.
— Хамид говорил — очень большой, а в серёдке как раз что-то совершенно необыкновенное. То ли бабочка, то ли муха. Скорее муха. Золотая. Я тут уже звонила его человеку. У моего Хамида везде есть свои люди.
— Тогда почему же этот человек не достанет ему муху, а посылают тебя?
Дануся вроде бы удивилась.
— Ты права. Слушай, действительно странно. Не знаю… Нет, знаю. Он говорит — существуют какие-то трудности, не вообще, а типично наши, фольклорные, что ли. А поскольку я тоже наша, вот и прислал меня, а мне и самой хотелось приехать. Велел покупать за любые деньги, но сначала надо эту муху найти. Оказывается, наш человек не знает, где она. Сказал — поищет.
Чтобы выиграть время, я предложила гостье ещё вина, вспомнила, что вроде бы где-то завалялись крекеры, и отправилась в кухню, по дороге лихорадочно размышляя. Что же мне делать в создавшейся ситуации? Рассказать о Франеке, чтобы облегчить им поиски, и тем самым получить подтверждение, что муха у него, или, наоборот, постараться все скрыть, ведь этот кошмарный Хамид может и миллион долларов предложить! Два миллиона! И тогда все пропало, Франек польстится, и золотая муха навсегда для нас потеряна. А это равносильно продаже «Битвы под Грюнвальдом» или алтаря в мариацком костёле, — правда, другой вид искусства, но тоже национальная святыня и гордость. Рассказать всю правду Данусе нельзя, она никогда не умела хранить тайны, вряд ли изменилась за утёкшие годы. Надо что-то придумать.
Ну вот, так и знала! Моё возвращение из кухни Дануся приветствовала словами:
— Ох, позабыла тебя предупредить, золотая муха — большой секрет, мне велели никому не говорить, можно только с тем нашим человеком, так что, пожалуйста, ты уж ни-ни, ладно?
— А кто он, собственно, такой, этот свой человек твоего мужа? Чем занимается? Что, у него общего с янтарём?
— С янтарём ничего. Он занимается здесь делами моего мужа.
Ещё раз все хорошенько взвесив, я пришла к нелёгкому решению.
— Слушай меня, Дануся. Я как раз кое-что о янтаре знаю. И мне известно, что есть такой, с большой золотой мухой в серёдке. Но вот какая сложность. Этот янтарь в своё время был украден, так что найти его будет неимоверно трудно. Владелец вряд ли признается, ему за эту муху тюрьма светит. Тебе и в самом деле надо соблюдать большую осторожность.
Данута перепугалась.
— Езус-Мария! Значит, какая-то афёра? Если дело нечисто, мне строго-настрого заказано вмешиваться. Так что, сказать нашему человеку, чтобы перестал искать?
И я опять заколебалась. В конце концов, у меня не было стопроцентной уверенности, что муха находится у Франека, а если даже и у него, то неизвестно, где он её прячет. Возможно, Данусин человек располагает возможностями все это разузнать.
— Нет, пусть поищет, — решила я. — Но вот ещё какой нюанс, дорогая. Тебе придётся считаться с патриотическими чувствами поляков. Ведь янтарь с мухой — вещь уникальная, и многим не хотелось бы, чтобы он был вывезен из Польши. Ему место в польском музее.
— А почему? Этот янтарь польский?
— Ну да, выловлен из моря на Вислинской косе. И так получилось, что я была случайным свидетелем этого выдающегося события. Послушай, а ты бы не могла как-то переубедить своего Хамида? Попросить его, чтобы не покупал? Ему можно это объяснить?
— Объяснить ему можно все. Но видишь ли… дело в том, что мне самой захотелось иметь этот янтарь. Ну хотя бы посмотреть на него. Ведь взглянуть на него не грех?
— Взглянуть — конечно, но не сейчас, говорю тебе, никто не знает, где он. А ты могла бы переключиться на другие, из тех, которые носят на себе. Среди них тоже встречаются поразительно красивые. Так, говоришь, он способен понять? В конце концов, это же твоя родина…
— Ясно, поймёт, он у меня умный и хороший, не какая-нибудь свинья. Очень порядочный человек, хоть и богатый.
— Тогда за здоровье твоего мужа!
Должно быть, человек Хамида отличался умом и сообразительностью, поручение он выполнил быстро. Едва я переговорила с Аней и Костиком, которых вызвала в пожарном порядке, как события начали разворачиваться с ошеломляющей быстротой.
Костика вызывать не требовалось, он сам пришёл, Аня же пожертвовала запланированной на вечер парикмахершей. Оба согласились с моими выводами, навеянными блокнотом Драгоценного, обоих встревожили арабские посягательства на польскую муху, и оба преисполнились неясными надеждами на её обнаружение. А на следующий день Дануся преподнесла нам новости.
— Оказывается, Зенобий, это человек Хамида, знаком с одним таким, который тоже нацелился этот янтарь купить, да ему продать не хотят. И наш Зенобий уже вышел на продавцов янтаря, вернее, на одного продавца, тот знает, где муха, но один решить не может, потому что муха принадлежит не только ему, но и его компаньонам, так что ему надо с ними переговорить. Сегодня вечером он даст ответ. А я в дурацком положении, потому как не знаю, что делать…
— Стоп! — перебила я Данусю. — Давай ещё раз, и не все сразу. Кто этот «один такой, который тоже нацелился, да ему продать не хотят»?
— Какой-то индус.
— А, индус… А тот, с компаньонами? Он кто?
— Не знаю. И вообще, наш Зенобий предупредил, что фамилиями тут никто губы вытирать не любит, так что и мне он фамилий не назовёт. Дескать, мне это знать ни к чему.
— Понятно. О компаньонах, значит, тоже напрасно спрашивать. А почему ты в глупом положении?
— Ну как же, — Дануся вздохнула в трубку с такой силой, что я чуть не оглохла, — ведь я сначала сказала, что Хамид готов купить этот янтарь за любые деньги, а теперь собираюсь сказать — раздумал, не покупает. А человек искал, старался. Ты мне велела сделать так, чтобы он не купил, а как я ему объясню по телефону, Хамиду то есть, лучше бы не по телефону. Не по телефону он сильнее меня любит. К тому же мне и самой очень хочется увидеть янтарь. Так что же мне делать?
Решение пришло мгновенно.
— Пока не говори, чтобы не покупал. Настаивай на том, чтобы сначала самой посмотреть, за такие деньги имеешь право, пусть покажут. А как только договоришься посмотреть, сразу же позвони и сообщи мне. Я тоже желаю при этом присутствовать.
— Да ведь я именно об этом и хотела тебя просить! — обрадовалась Дануся. — Ничего я в этой афёре не понимаю, мне тоже дело кажется подозрительным, побаиваюсь, честно говоря. С тобой не так страшно.
