– Триста жемчужин! – презрительно фыркнула она. – Как же!..
– Дались тебе эти триста жемчужин! – разозлилась на неё Тереза. – Триста жемчужин да триста жемчужин! Ты там больше ничего не заметила?
– Золотая шкатулка с резьбой в итальянском стиле! – вспомнила Люцина с ещё большим пренебрежением. – Византийский подсвечник! Фи!..
– Бокал венецианского стекла, украшенный резьбой и оправленный в золото, – дерзко напомнил Михал.
– Такой, как Любомирский разбил о свою голову, – добавили я. – Хотела бы я увидеть нечто подобное…
– Увидишь! – сварливо фыркнула Люцина. – Ухо от селёдки!
Тётя Ядя опять попробовала вмешаться:
– Да подождите же, пусть он расскажет все до конца. Почему вы считаете, что это ещё никто не украл? Откуда вы это знаете?
Михал благодарно посмотрел на неё и подождал, пока другие перестанут ссориться.
– Сейчас я все объясню, – сказал он поспешно. – Как я сказал – я искусствовед. Десять… нет, пятнадцать лет я интересуюсь антиквариатом, исследовал, осматривал… Потом все каникулы я проводил за границей, наработался как вол, но не в том дело… Я осмотрел все музеи, все доступные частные коллекции, собирал все сведения об аукционах, распродажах, наследствах, сейчас я в состоянии рассказать вам, где что находится по всему миру. А лучше всего я знаю, что было в Польше, что украли и вывезли, что Потоцкий проиграл в 1909 году в Монте-Карло…
– И что он проиграл? – вдруг заинтересовалась моя мамуся.
– Серебряную упряжь для коня в стиле барокко, украшенную бирюзой и жемчугом. Упряжь и седло. Это он и оставил.
– Он поехал в Монте-Карло с упряжью в стиле барокко? – недоверчиво поинтересовалась Тереза.
– Ради бога! Он её оставил дома, а деньги ему дал один французский торговец, который давно поджидал удобного случая. Месяцем позже все перешло в собственность одного английского коллекционера. Подобную информацию я собираю много лет…
– Ну, хорошо, – остановила его Люцина. – А какое это имеет отношение к делу? К сундуку нашей прабабки?
– Я же рассказываю. Я знаю судьбу всех шедевров по всей Европе и большей части во всем мире. И могу сказать…
Михал остановился. Он посмотрел на нас, поднялся с кресла, немного помолчал и наконец очень торжественно закончил:
– Пожалуйста… Со всей ответственностью я могу вам сказать, что ни один из упомянутых предметов нигде не появлялся. Совсем нигде. И никогда. Никто о них даже не упоминал. А означать это может только одно… Это может означать только то, что ни у кого этого нет. Все эти сокровища до сих пор лежат в сундуке, как и много лет назад. В целости и сохранности!…
Мы смотрели на него заворожённо и несколько туповато, смысл его слов доходил до нас постепенно, с некоторым сопротивлением. Если он говорил правду… Если не преувеличивал своих знаний… Действительно, существовала возможность, что наследство прабабки, в отличном состоянии, до сих пор лежало где-то в безопасном месте и ожидало наследников…
– Ну, знаете… – возбуждённо прошептала тётя Ядя.
Люцина очнулась первой.
– Где там! – скептически фыркнула она. – Дудки! Может оно и лежит целое, но мы этого не получим, это точно. И вообще, вздор!
– Почему?! – обиделся Михал. – Я же сказал!..
– Ну и что, что ты сказал, сынок, можешь говорить все, что хочешь. Подумайте, мы бы от этого разбогатели?
– Конечно! – воодушевлённо подтвердила моя мамуся.
– А вот и нет. Наша семья не может разбогатеть. Мало было случаев? И что? Кто-нибудь разбогател?
Я тоже очнулась. Люцина была права, над моей семьёй висел какой-то злой рок, который сводил на нет все попытки получения материальных благ.
– Действительно, – неохотно призналась я. – Каждый делал что мог, чтобы, упаси бог, чего-нибудь не получить. Я уже не говорю, что мы все своё барахло, по примеру других, перед самым восстанием перевезли в Варшаву и запихнули в дом бабки, а в этот дом как раз попала первая бомба. Но, насколько я знаю, мой папаша продал сад как раз тогда, когда начали обогащаться зеленщики, не вспоминаю о довоенных долларах, от которых он избавился при оккупации, потому что думал, что они не понадобятся. Кажется, и раньше что-то было…
– Конечно, – подхватила Люцина. – Твой дед продал землю под Варшавой, одиннадцать гектаров, а на следующий день твоя бабка купила на эти деньги коробку спичек…
– Ничего подобного, – воспротивилась моя мамуся. – Вовсе и не коробку спичек, а петуха. Из этого петуха получился бульон.
– Она действительно купила петуха за одиннадцать гектаров? – заинтересовалась тётя Ядя.
– Действительно. Была инфляция – этот петух как раз столько и стоил.
– Боже мой! – испуганно сказал Михал Ольшевский. – Но это было раньше! Может, уже прошло?..
