дрянь.
– Алиция, кто тут был? – громовым голосом вопросила я.
Алиция сдалась.
– Эдит почти каждый день приходила, – начала она слабым голосом, – советовалась, что взять с собой, ведь она в Австралию собиралась. Нашла с кем советоваться! К счастью, уехала-таки в свою Австралию, с неделю назад. Малга была. Приехала за своими картинами. Три дня прожила…
– Где же ее картины были?
– На антресолях.
– Она их так долго искала?
– Зачем искать, она знала, где они лежат, нашла сразу.
– И у нее это заняло три дня?
– А я ее заставила обратно спрятать на антресоли все, что она повытягивала оттуда.
– Малга не лезла в ателье, уж в этом я уверена.
– А я нет. Все время она искала подходящие картонки запаковать свои картины, чтобы в дороге не помялись, так что по всему дому носилась. В истерике. Картины без проблем уместились в машине, не понимаю, зачем она тут мне представления устраивала.
Малга была племянницей Алиции, единственной близкой родственницей. Отношения у них были сложными. На три дня приехала? Значит, при встрече были слезы радости и горячие объятия, а на другой день уже припоминали друг дружке все обиды и ссорились без конца. Малга была жуткой чистюлей и страстно ненавидела Алицины коробки и макулатуру, мечтая как-нибудь навести у тетки порядок. Да, хорошо, что меня в это время тут не было.
– Ну ладно, картины уместились в машине, и она уехала. Был еще кто?
Алиция не сразу, но призналась:
– Был. Зенончик. Сейчас начнешь придираться.
Я заскрипела зубами.
– И начну! Что значит «был»? Жил он здесь? Как долго?
– И вовсе не жил. Он остановился у сестры…
– Ха-ха. Так я и поверила.
– Так где же он спал? На вокзале? У меня не ночевал.
– Теплые дни стояли, он в садике спал. Или в ателье прокрадывался.
– Да говорю тебе, у сестры. Они уезжали дня на четыре. Сами его просили пожить.
– А, понятно. Покараулить дом, чтобы телефонисты не забрались. Но питался он у тебя?
Алиции удалось избежать ответа на мой вопрос. Вмешалась Беата.
– Какие теле… – начала было она, да спохватилась. – Ох, извините, я не дала вам договорить.
Хозяйка с охотой извинила и принялась пространно объяснять, что телефонистами стали называть нехороших людей. Когда владельцы домов уезжают в отпуск, они вламываются в пустой дом, но ничего не крадут, ничего не портят, только говорят по телефону. Звонят в Калифорнию, в Австралию, куда попало, родным, знакомым и незнакомым, а люди, возвращаясь из отпусков, получают чудовищные счета за телефонные переговоры на восемьдесят тысяч крон и больше. Говорят, такое выдумали наши, поляки то есть.
– О боже, ну и народ…
– Если не возражаешь, вернемся к Зенончику, – ядовито предложила я. – Ну, питался он у тебя, это мы уже выяснили. И никаких работ по заказу не выполнял?
Павел расхохотался, уж он-то знал Зенончика. Беата не знала и ничего не понимала. Алиция отмахивалась от меня.
– Отстань, ну чего пристала? Выполнял, ну и что? Из магазина носил тяжелые сумки…
– …потому что сам и пожирал все… В это я охотно верю. Еще что?
– И спилил одну сухую ветку.
Тут Алиция не выдержала и тоже расхохоталась. В общем-то, к Зенончику мы с ней относились одинаково, но она считала своим долгом мне возражать. Из принципа. Зенончик, надо отдать ему должное, не капризничал, лопал все, до чего мог дотянуться. Уверена, что и баранью ногу в ее теперешнем состоянии он бы умял за милую душу. Кроме того, считалось, что он выполняет работу на заказ. Очень он любил такие работы, потому что все время в доме хозяйки проводил за столом, то пил, то ел, умудряясь в то же время с энтузиазмом о чем-то рассказывать, очень увлекательном, по его мнению. Это называлось – он работает. Помню, однажды он весь день, с утра до вечера, занимался тем, что красил масляной краской доску в полметра. Покрасил – ничего не скажу, аккуратно. Алиция высоко оценила качество работы, проигнорировав скорость. Я была уверена: работа по заказу служила ей завуалированной формой подбрасывания парню денег, глупо было бы давать просто так.
Зенончик вечно попадал впросак. Мозги у бедного парня были устроены таким образом, что думать он мог лишь о том, что ему было выгодно. Все остальное оставалось недоступным его пониманию. Вот почему я сразу же спросила, какую ветку он спилил.
– Ту, что торчит над столом на террасе.
– Так вон же она торчит.
