Мы послушно вынесли на помойку торбы с пожилой лыжной амуницией и прочим мусором. Часть поместилась в Алицином мусорном ящике, остальное мы разместили у калитки, чтобы вывезти при удобном случае. К счастью, новые упаковки не воняли, но именно поэтому о них легко можно было забыть, вот и разместили их на самом видном месте при входе в Алицину резиденцию.
– Железнодорожный, – авторитетно определила Алиция, оглядев находку Беаты и Павла. – Мне самой интересно, что там может быть. Когда я его приобрела? Минутку, дайте вспомнить. Наверняка уже в последние годы. И поставила в этот угол… Ага, фотографии… Ну конечно, мешку не больше четырех лет. От силы пять.
Какая разница, сколько ему лет! Открываем!
Учитывая, что после последней катастрофы, выбросив разбитые горшки и прочий совершенно уже ни на что не пригодный мусор, в данной части помещения стало намного просторнее, разбирать мешок решили тут же, не перенося его в гостиную. Я все же удивлялась, как много освободилось места, горшки столько не занимали, но потом, приглядевшись, поняла: Беата затолкала в освободившийся из-под мешка угол оставшуюся макулатуру, а также пару коробок. В чем-то Алиция права, ведь если она положила туда что-то актуальное, теперь ни в жизнь не найдет. Надо будет, пожалуй, сказать ей о найденных Беатой бумагах, сделаю это позже как-нибудь поделикатнее…
Первым предметом в новом мешке, на самом верху, лежали прелестные длинные бальные перчатки, из тончайшей кожи, дивной работы. Общий возглас восторга совпал со скрежетом открываемой кем-то входной двери.
– Анита! – злобно прошипела Мажена. – Чтоб ей… Прячем, быстро всё прячем.
Алиция моментально сунула перчатки обратно в мешок и завязала его, но спрятать не успела. С трудом вбила под кресло и сама в это кресло уселась. Мажена не глядя схватила с полки первый попавшийся под руку подсвечник и принялась излишне старательно устанавливать его на медном столе рядом с уже украшавшей стол вазочкой. Усевшись поплотнее в кресле, хозяйка огляделась и, похоже, только теперь заметила образовавшуюся в комнате макулатурную пустыню. В ее глазах мелькнула тревога, она даже открыла было рот, но без слов закрыла. Анита умела из любого пустяка сделать далеко идущие выводы.
К счастью, это оказалась не Анита, а всего-навсего Зенончик.
Что он заметил, на что обратил внимание – бог знает. В салон он влетел метеором, и любой по его внешнему виду сразу же догадался бы, что человека переполняют любопытство, нездоровый интерес к окружающим и еще какие-то таинственные эмоции.
– О, чем вы тут заняты? Алиция, говорят, у тебя кто-то убился насмерть, может, наконец, тот самый муж? А это что у вас на полу? О! Телефонные книги! Я бы просмотрел. Может, среди них и моя окажется.
Мажена успела схватить его за шиворот в тот момент, когда он уже собирался встать на колени у пачек макулатуры, собранных Беатой, и тогда, снизу, непременно заметил бы мешок под креслом. Алиция поспешно вместе с креслом передвинулась подальше и громко объявила:
– Кофейку выпьем. Иоанна, у нас еще остались сливки?
Я сладким голосом заверила, что сливок – сколько угодно, но ведь вроде бы собирались поужинать. И ужин я приготовлю сама, оригинальный…
Неожиданное объявление вызвало большой интерес среди присутствующих. А уж Зенончик и вовсе при известии об оригинальном ужине сразу позабыл обо всем остальном и оставил в покое телефонные книги.
Я же подумала: ужин так и так придется готовить, а раз уж заявился Зенончик, самое время использовать наконец завалявшееся в морозильнике равиоли, некогда закупленное Алицией в больших количествах. Эти итальянские макаронные изделия никто из нас не любил, их откладывали на следующий день, этот день не наступал, а они занимали место для более привлекательных продуктов и того и гляди превратились бы в своего рода макаронную баранью ногу. Надо воспользоваться присутствием прожорливого гостя.
Не тратя времени на размораживание равиоли (эх, закуплю завтра же любимую рыбу!), я поставила на огонь большую кастрюлю, вытащила из холодильника все остатки колбас и копченостей, которые тоже не любила, нарезала их маленькими кусочками. И все делала в бешеном темпе. Так я не готовила обеды даже в ту пору, когда срочно требовалось приготовить еду голодным мужу и двоим сыновьям.
Вода в кастрюле закипела, я бросила туда равиоли, а на сковороде принялась поджаривать в оливковом масле лежалые кусочки мяса. Добавила лучок, по дому стали распространяться аппетитные запахи. Народ столпился в кухне, в первом ряду тянулся к плите явно голодный гость. Не поручусь, что у него не текли слюнки.
Как мы и ожидали, равиоли были съедены до последней крошки, и даже кастрюлька дочиста выскоблена. Я решила, чтобы не мыть лишнюю посуду, дать Зенончику еду прямо в кастрюльке, добавив туда изрядное количество мяса.
К концу ужина появилась Анита. Она ни о чем не спрашивала, с интересом выслушала соображения Зенончика насчет обстоятельств скоропостижной смерти Прохиндея и никак не высказалась о такой романтической версии. Мы, однако, заметили, что она явно располагает какой-то новой информацией, но пока не хочет ее нам сообщить.
Зенончик покинул наше общество в ту минуту, когда убедился, что на столе нет больше ничего съестного. Он даже не сделал попытки поговорить насчет книги сестры. Такая поспешность, как мы все дружно решили, объясняется тем, что у сестры как раз приступают к ужину, и Зенончик боится его пропустить. Правда, он перед уходом несколько раз оглядел комнату и у него все валилось из рук.
Я не стала терять времени.
– Ну, видишь, он ушел, говори же, что узнала, – нетерпеливо попросила я Аниту.
– А с чего ты решила, что я что-то знаю? – притворилась удивленной Анита.
– Так ведь это у тебя на лице написано.
– Надо же, а я-то надеялась, что сижу с каменным выражением лица, – вздохнула Анита.
