на кухонную табуретку и попытался упорядочить свои мысли.
Касеньки все еще не было. Очевидно, она не бросила его, потому что все ее вещи остались на месте… Какое-то несчастье? Катастрофа?!
В течение следующих двадцати минут он обзвонил уже все дежурные больницы, скорую помощь и милицию. Никто из них ничего не знал о Касеньке.
Лесю становилось все хуже и хуже. Стараясь проанализировать положение, он вспомнил проклятое, забытое тото-лотко. Это было уж слишком. Он ощутил ком в горле, замешательство в голове и необычайную дрожь в области желудка. Он был смертельно измучен после каторжной работы по наведению порядка, но не мог усидеть на месте, гонимый нервным напряжением, которое давно уже перешло границу истерии. Он поспешно встал, оделся и выбежал из дому.
Как раз через десять минут после него возвратилась Касенька.
Ее друзья, выказывая неуемные способности к развлечениям, проявили творческий талант и придумали оригинальный метод проведения вечера. Они решили поехать на природу, найти подходящее место, разжечь костер и испечь в нем гуся, обмазав его глиной. Общество, желающее таким образом провести вечер, состояло из восьми человек и двух автомашин.
Переговоры с собственницей гусей, проведенные в одной из пригородных деревень, продолжились довольно долго. Консервативно настроенная хозяйка упорно отказывалась продать обществу птицу в такую неподходящую пору года, предлагая необычному обществу отложить мероприятие до ноября. Разжигание костра на влажном побережье Вислы с помощью собранного в окрестности влажного хвороста также затянулось. Еще больше времени пришлось потратить на поиски подходящей глины, выкапывая ее руками в темноте, а также на кражу картофеля с соседнего поля для начинки. В конце концов гусь начал печься.
Развлекающееся общество не замечало течения времени, нелегко было и с горючим, принимая во внимание местность. Семь человек с развевающимися волосами и хищными взглядами бродили в окрестностях костра радиусом не меньше двух километров, восьмой человек отчаянно старался удержать огонь, разгребая его палкой, бросал в него все, что попадалось под руку, крича и выговаривая медлительным собирателям хвороста, гусь пекся и пекся, воняя палеными перьями, равнодушный к земным хлопотам месяц путешествовал в небе, стражи огня сменялись каждые полчаса, а время бежало. Уже был съеден весь картофель, за исключением того, что находился внутри гуся, благодаря чему был недоступен для изголодавшихся людей. Было выпито поллитра сливовицы, предназначенной сначала в качестве противоядия к жиру печеного мяса. Была высушена одежда, которую они намочили во время поисков глины в прибрежных водах владения королевы польских рек. А гусь все пекся, пекся и пекся…
В половине второго терпение общества иссякло. Дрожащими от поспешности руками они вытащили гуся из затухающего костра в уже засохшей глине. Первый же взгляд на результат многочасовых усилий заставил общество проникнуться сомнениями и усилил голод.
Гусь выглядел весьма удивительно. Верх был угольно-черным вместе с перьями, а грудь была почти нетронутой. Ни одна из частей его не была пригодна к употреблению, и все усилия в этом направлении были напрасными.
Они повыковыряли затем часть сгоревшего и часть сырого картофеля изнутри гуся и, отплевывая полусгоревшие перья и вытаскивая из зубов волокна страшно твердого мяса, решили окончить трапезу. Поступило предложение допечь гуся в новом костре, но в этом случае требовалось сменить место привала, ибо в радиусе двух километров уже не осталось ни одной хворостины. Поэтому общество, измотанное усилиями и голодом, решило вернуться по домам.
Вот так Касенька, вместо одиннадцати часов, как хотела, вернулась домой в третьем часу, измазанная с ног до головы землей, смертельно голодная, пронизанная влагой осенней ночи, в картофельной шелухе и древесном угле, пропахшая дымом, с опаленными волосами, бровями и ресницами, физически уставшая от бега по кустам и отчаянно засыпающая. Да и решение о скандале висело над ней дамокловым мечом, поэтому она была в угнетенном состоянии.
Отсутствие Леся она приняла в смешанных чувствах. С одной стороны, царящий всюду идеальный порядок произвел на нее утешительное впечатление, а с другой, ее разозлило то, что Лесь в эту пору снова отсутствовал и был недоступен ее упрекам, аргументам и уговорам, а с третьей, перенесение в будущее скандала несколько приглушило связанное с ним беспокойство. Падая с ног от усталости, но по-прежнему полная решимости, Касенька все же пошла спать.
Обегав полгорода пешком без цели, Лесь вернулся на такси где-то в пять часов утра. Он увидел в прихожей на вешалке плащ жены, и этот вид возбудил в нем такое волнение, что ему стало плохо. Он почувствовал, что именно сейчас, безусловно!… должен выяснить какое-то страшное, таинственное недоразумение, оправдаться, отвести обвинения, потребовать от нее объяснений ее действий, в конце концов, пусть даже так, понести наказание…
В волнении, растроганный, возбужденный, он вбежал в комнату.
– Касенька! – крикнул он отчаянно сдавленным голосом. – Касенька, проснись! Дорогая!…
И потребность искупления заставила его пасть на колени перед кроватью.
Касенька, вырванная из сна, в котором перемешивались темные заросли, недопеченный гусь и летающие тарелки, села на постели. Бессмысленно посмотрев на Леся, она вспомнила лишь одно. Неисполненную обязанность устроить скандал. Не говоря ни слова, тяжело вздохнув, она слезла с кровати, надела один тапочек, ибо на другом сидел Лесь, и, спотыкаясь, подалась в кухню за необходимым реквизитом. Лесь застыл в своей позе.
– Касенька!… – скулил он дрожащим голосом. – Дорогая!…
Он увидел возвращающуюся жену, и голос его прервался. Касенька несла в руках большую вазу для супа. Не открывая глаз, она размахнулась и со всей силой брякнула вазу на пол, после чего раздирающе зевнула и без единого слова возвратилась в кровать.
Лесь остолбенел окончательно. Неожиданный, невероятный, неправдоподобный поступок его жены, всегда спокойной и уравновешенной, произвел на него такое устрашающее впечатление, что он снова потерял разум. Долгое время он не смел даже пошевелиться. Наконец, на четвереньках, осторожно он выполз в другую комнату и, не способный ни каким уже реакциям, ослабший от пережитых эмоций, упал на диван и уснул.
Касенька тоже заснула в мгновение ока с неясным, но удовлетворенным сознанием хорошо выполненного долга…
По вполне понятным причинам, за воскресеньем последовал понедельник. Вместе с понедельником поднялся и Лесь. Преследовавшие его мысли о тото-лотко полностью вытеснили из него матримониальные проблемы. Полусонная, но обязательная Касенька уже давно пошла на работу, когда, молясь на возвращение чуда – призрака всех игроков, – Лесь закончил бриться.
Он не беспокоился, что опаздывает на работу, не думал ни о чем. Его единственным желанием было купить «Трибуну Люду», а в ней результаты последней игры. В третьем киоске он купил, наконец, желанный номер газеты, с которой, в силу инерции, сел в ближайший приехавший автобус.
Номера в Трибуне Люду ничего ему не дали, потому что он не помнил, какие номера зачеркнуты в их билетах. Дрожащими руками он вытащил из кармана сперва десять последних, проигравших билетов на бегах, потом уведомление с почты, потом все деньги и, наконец, попал на билеты лотереи. Имея в руках различные бумаги, он не мог держаться и, пошатываясь от толчков автобуса, обнял одного из пассажиров, а потом пришел к выводу, что это не те условия для исследований его дальнейшей жизенной судьбы. Решил поэтому найти более подходящее место для обследования.
Наилучшим местом оказался Саски Огруд. Он уселся на дальней лавке и принялся за работу.
Всех билетов у него было восемь. Пять с десятью вычеркнутыми числами, по 420 злотых каждый, и три с девятью, по 168. Этот удивительный метод игры коллектив архитекторов применил вследствие отсутствия времени, а Лесь теперь должен был это ощутить на своей собственной шкуре.
На билеты с девятью зачеркнутыми числами, по счастью, не выпало ничего, но зато три более дорогих, по 420 злотых, имели по четыре совпадающих числа!
В первое мгновение, избавившись от страшного призрака в виде миллиона, Лесь свободно вздохнул.
