Ленинград.
Но Мямин решил не сдаваться, сделать ещё одну попытку оттянуть время. Не приступая к выполнению приказа, он явился к дежурному по отделу плавсредств. В комнате дежурного, скудно освещённой единственной лампочкой, как всегда, было накурено, дым плотной кисеёй колыхался под серым потолком.
Дежурный не спал вторые сутки и, боясь задремать в кресле, принимал моряков стоя у стола.
Мямин не торопился. Он пропустил вперёд трёх офицеров, пришедших позже, и лишь когда все ушли, представился и сказал приглушённым голосом:
— Получил телефонограмму… Сомневаюсь в подлинности… Сигнализирую. Прошу проверить и подтвердить.
— Излагайте существо дела, — раздражённо сказал дежурный.
— Сорок минут назад получил вот эту телефонограмму, якобы от имени начальника штаба КБФ. Сомневаюсь, чтобы товарищ вице-адмирал лично занимался столь незначительным вопросом. Опасаюсь провокации врага. Прошу проверить. Вот телефонограмма…
Встревоженный дежурный схватил телефонограмму и скрылся в соседней комнате…
Он вернулся не скоро — кого-то не оказалось на месте, пришлось разыскивать.
— Всё правильно! — решительно сказал Мямину дежурный. — Следующий!
Выйдя от дежурного, Мямин отправился в госпиталь. Главный врач оказался на операции, и Мямин решил его дождаться. Он считал, что поступает хитро и осторожно. Ну, к чему тут придерёшься? Ни к чему! Он получит от главврача справку, что пятого октября подал заявление о переносе операции. Справка послужит доказательством того, что он готовился к выполнению задания в ночь на шестое и потому отложил операцию. Не его вина, что неполадки на «Тарту» не удалось устранить до вечера…
Главврач, измученный непрерывными операциями, издёрганный нехваткой медикаментов и перевязочных материалов, чтобы избавиться от многословных объяснений Мямина, приказал выдать ему нужную справку.
Вернувшись на «Тарту», Мямин принялся сочинять рапорт. Рапорт получился всего на одну страницу, хотя Мямин трудился над ним больше часа, но зато все формулировки были точные, лаконичные, убедительные. Рапорт заканчивался звонкой фразой: «Заверяю командование, что в течение ночи все неполадки на посыльном судне “Тарту” будут устранены и команда с честью выполнит любое задание Родины».
Мямин знал, что днём буксировка из Кронштадта невозможна: никто не позволит обречь команду на бессмысленную гибель. Значит, «Тарту» выйдет только в ночь на седьмое, когда он, Мямин, будет находиться в госпитале.
Так рассчитал Мямин, но на деле получилось иначе.
Ознакомившись с рапортом, контр-адмирал отстранил Мямина от командования судном, поручив соответствующим органам разобраться в обоснованности рапорта.
В результате проверки Мямин оказался не в госпитале, а в тюрьме…
В середине октября обросший рыжей бородой Мямин слушал, опустив голову и не поднимая глаз, приговор военного трибунала Краснознамённого Балтийского флота:
«Пятого октября 1941 года, старшему лейтенанту; Мямину Виктору Петровичу стало известно, что посыльное судно “Тарту” должно отбыть из Кронштадта в Ленинград и доставить на буксире баржу № 1041 с мазутом. Вместо того чтобы принять необходимые меры и быть готовым к отводу указанной баржи, Мямин выискивал различные причины, чтобы уклониться от выполнения задания. С этой целью Мямин заявил заместителю командира порта, что на винт посыльного судна “Тарту” намотало трос, вследствие чего буксировка баржи невозможна.
В результате того что Мямин проявил преступную халатность, винт корабля был осмотрен только в четыре часа утра, когда караван уже отбыл в Ленинград. Во время осмотра оказалось, что винт совершенно чист и никакой обмотки троса на нём нет.
На основании всего вышеизложенного военный трибунал признал Мямина Виктора Петровича виновным в преступлении, предусмотренном статьёй 198-17, пункт “а” Уголовного кодекса.
Военный трибунал приговорил Мямина Виктора Петровича к лишению свободы с отбыванием в исправительно-трудовых лагерях на десять лет, без поражения в правах, и к лишению Мямина Виктора Петровича военного звания “старший лейтенант”.
Исполнение приговора отсрочить до окончания военных действий.
В связи с этим Мямина Виктора Петровича из-под стражи освободить и направить в часть действующей армии рядовым».
3. Гляди в оба!
На Колпинском участке Ленинградского фронта часы затишья были редки. Методично и ожесточённо немцы обстреливали передний край, бомбили завод и город. По ночам в небе застывали жёлтые ракеты, всё чаще и чаще к переднему краю пробиралась немецкая разведка. Никто не сомневался, что наступление противника начнётся со дня на день.
В один из часов затишья политрук роты Мартынов проводил в окопе короткую информацию о положении на участках Ленинградского фронта. Информация не радовала и не сулила на ближайшие дни никаких перемен.
Над окопом провизжала мина и разорвалась метрах в ста, в поле. Несмотря на ранний снегопад, поле было не белое, а грязно-бурое. Истерзанное взрывами, покрытое воронками и вывороченными комьями земли, оно напоминало лунный пейзаж.
Политрук Мартынов поднёс к глазам бинокль — уточнить, где разорвалась мина, но тут же крикнул:
— Воздух!
В небе появился «хейнкель». Зудя на одной ноте, он приближался к окопам. Захлопали редкие зенитки, но опытный лётчик, умело маневрируя, упорно приближался к траншеям. Огонь вокруг разведчика становился плотнее, снаряды рвались ближе, и вдруг под радостные возгласы солдат «хейнкель» с пронзительным свистом, рассекая воздух, ринулся вниз. Почти у самой земли самолёт неожиданно отвернул в сторону, оставив парящими множество белых листовок. Через минуту немец почти на бреющем полёте скрылся за ближним лесом.
— Ловок, сволочь! — не выдержал старшина Гудимов.
Листовки плавно оседали на землю, в траншею их попало немного, почти все они белели на бурых комьях истерзанного поля.
— Листовки в траншеях собрать и сдать мне, — приказал Мартынов. — На поле листовки не трогать. — Политрук знал избитый приём немцев: выманить бойцов из траншей на открытое место и открыть по ним миномётный огонь.
Вскоре перед Мартыновым лежала стопка немецких листовок.
Это были листовки-пропуск, все одинакового содержания:
«Русские солдаты!
Вас обманывают комиссары! Вы окружены! Сопротивляться вам есть одна большая безмыслица! Москва уже нами занята! Жители Ленинграда голодают все, кроме жидо-комиссаров и коммунистов! Они для себя спрятали много разного продовольствия, такие как сало, окорока и сигареты. Вы тоже будете скоро голодать и тоже скоро умрёте или будете убиты!
Русские солдаты!
Оставляйте ваши окопы и приходите с оружием к нам в плен. Немецкое командование даёт вам гарантий сохранять жизни, сытого содержания и обхождения!
