смотрел в окно, так его тянуло наружу. Странно, ведь не ненормальный же.
— Что? — очнулся Болек от своих мыслей. — А, через все слышно, если вообще хоть какой звук доходит. Мой радар только усиливает, это скорей усилитель, понимаете, ну и подстраивается тоже на нужную волну. А если звука нет, то и усиливать нечего. А что?
— Да ничего, просто пытаюсь догадаться, где твой сержант может сейчас заниматься подслушиванием. Вряд ли кто беседует в такую погодку на пленэре…
— В забегаловке какой могут сидеть, — предположил Болек. — Или у себя в комнате, Янек знает, где кто живёт. А услышать он может сквозь стену, сквозь оконное стекло, сквозь замочную скважину и так далее. Честно говоря, именно с помощью моего усилителя я и подслушал босса.
— Послушай, сейчас не выйдешь, а я сегодня не завтракала. Пойду, пожалуй, к твоей хозяйке, поклянчу какую-нибудь рыбку, что ли…
Болек нерешительно заметил:
— По-моему, уже и обеденное время давно вышло. Мне тоже поесть охота.
— Значит, иду. Посмотрим, что удастся выпросить.
Хозяйка меня знала. Впрочем, из-за идиотских выступлений по телевидению меня знало полстраны, нет худа без добра. Хозяйка к тому же оказалась моей читательницей, и я с ней легко договорилась. Она свято верила в сломанную ногу своего жильца, с готовностью собрала еду для нас двоих и даже выразила желание помочь мне отнести её наверх, с двумя подносами мне одной было не справиться. Хорошо, что я все-таки вспомнила о необходимости соблюдать конспирацию и уже на последних ступеньках лестницы громогласно принялась благодарить гостеприимную женщину. К счастью, до Болека дошло. Правда, из его комнаты донёсся подозрительный шум и стук, но даже инвалид со сломанной ногой имеет право что-то опрокинуть руками. Когда мы с хозяйкой вошли со своими подносами в комнату, Болек уже смирно сидел в кресле, положив на мой стул ногу и прикрыв её пледом, а гипс прятал за спиной, загородив его ещё моей большой пляжной сумкой и накинув газету.
Милая хозяйка ничего не заметила, поставила поднос на стол и, пожелав нам приятного аппетита, заторопилась по своим делам.
Я решила какое-то время посидеть у Болека, может, кто-то из наших проявится, все равно кто — майор, сержант или Яцек. Пока же с удовольствием выпью принесённого снизу горячего пива, в такую собачью холодину в самый раз. Болек, правда, не торопился брать свой стакан.
— Ты чего? — удивилась я. — Ведь тоже небось замёрз?
— Мне и в самом деле было холодно, — пояснил Болек, — но, когда я услышал, как вы поднимаетесь сюда с кем-то посторонним, меня в такой жар бросило, что до сих пор весь мокрый. Сейчас бы мне замороженного пивка хлебнуть.
— А что за грохот ты здесь поднял?
— Два стула опрокинул, в спешке хотел поднять и чуть головой в тот вон угол не врубился.
— Только этого нам не хватало, голова у тебя пока цела, слава Богу, достаточно хлопот с твоей ногой.
Попивая пиво, мы принялись беседовать. После того как над Болеком перестала нависать угроза смерти в автокатастрофе или в глубинах Балтики, он, сбросив с себя напряжение, сразу повеселел и поумнел. И с юмором рассказывал, что его опекуны уже дважды с ним связывались. Первый раз оба сразу после несчастного случая с ногой посетили его в «скорой помощи». Затем уже поодиночке навестили его дома и в грубой форме дали понять, чтобы ни на какой гонорар не рассчитывал, раз сорвал операцию, а главное, чтобы не раскрывал рта попусту, вообще лучше его держать герметически закрытым. Если будет паинькой, может рассчитывать на то, что снова получит работу, когда окончится вся эта свистопляска со сломанной ногой.
— И сдаётся мне, проще пани, — задумчиво продолжал Болек, — что они как-то потеряли ко мне интерес, им вовсе неважно, чтобы я молчал, могу ,хоть на все четыре стороны света орать, могу опубликовать в печати свои «Записки идиота», им на это.. Все эти угрозы по моему адресу — просто по привычке, по обязанности, что ли, а на самом деле для них теперь не имеет значения, стану я болтать или нет.
— Наверняка так оно и есть, — подумав, согласилась я. — Ну в самом деле, кому бы ты стал болтать? Влезешь на ящик в Гайд-парке и примешься вещать? Сама видела, там много таких, кричат что вздумается, да кому до этого дело? Пойдёшь в полицию? Там тебя, возможно, и выслушают, но этим все и ограничится.
— Да я и сам понимаю.
— Хорошо, что понимаешь. Прокуратура, как известно, прекратит дело, тебя вышвырнут с твоим доносом за дверь. Их тоже можно понять, если перед человеком стоит выбор — или большие деньги, или нож в спину, обычно выбирают первое, так что можешь болтать до посинения. Многие у нас говорят о безобразиях, да что толку? Собственными ушами слышала, как заместители министра в министерстве финансов сами себе назначают зарплату в полтора миллиарда из наших денежек, и не только я, множество налогоплательщиков слышало, все понимают — чистый грабёж, и что? Хоть одного отправили за решётку за явное превышение своих полномочий? Как бы не так!
Во взгляде Болека я прочла полное взаимопонимание и согласие. Чтобы успокоиться, парень вышел на середину комнаты и несколько раз сделал приседание на «сломанной» ноге.
— А то привыкну к мысли, что и в самом деле сломана, — пояснил он. — Вы совершенно правы, никакого толку от болтовни мне не будет, и они прекрасно это понимают.
— И радуйся, ведь благодаря этому ты сохранишь жизнь.
Тут послышались шаги на лестнице. Я высунулась за дверь — это поднимался майор. Очень хорошо, правильно я решила его здесь дожидаться.
— А я так и подумал, что пани здесь, — сказал майор входя. — А вокруг вашей машины бегает какой-то тип с чемоданчиком, если не ошибаюсь, ваш кузен. Тот самый, от которого вы меня предостерегали.
Болек легкомысленно расхохотался, а я шёпотом выругалась. Только Зигмуся мне не хватало! А потом подумала — ведь я же направила кузена проследить за Северином, дала ему чёткие указания, может, он их выполнил и теперь жаждет донести о каких-то конкретных результатах? Видимо, на лице моем отразились терзавшие меня сомнения, потому что майор смотрел явно выжидающе. Интересовало его, на что я решусь. Ах, так? Пусть же сам принимает решение!
И я в двух словах изложила ему суть проблемы, вот теперь пусть он сомневается!
А он не стал сомневаться.
— С кузеном надо пообщаться, только вот что я хотел вам сказать, мои дорогие. По совести говоря, мне на свою общественность грех жаловаться. Работу делаете по мере сил, не болтаете напрасно, не распугиваете клиентов, хотя, надо признаться, они не очень-то пугливые.., и вот почему я считаю своим долгом поделиться с помощниками информацией. Здешние события вызвали в Варшаве переполох, сюда послали подкрепление. Прибыло ещё два врага.
— Пошёл брить бороду! — сорвался с места Болек, схватил сумку и принялся лихорадочно в ней копаться, видимо, в поисках ножниц и бритвенных принадлежностей, поясняя:
— Сбрею бороду, надену тёмные очки, могу и наголо оболваниться…
— И что дальше? — поинтересовался майор.
— А дальше смогу принимать непосредственное участие, ведь ясно же — тут такое начнётся!..
Я вырвала у Болека сумку, а майор силой усадил в кресло.
— Ни в коем случае, риск слишком велик. Принимайте себе на здоровье непосредственное участие, но с бородой и в гипсе. Если преступники узнают правду, я не поручусь за вашу безопасность, а охранять вас лишён возможности. Вы явно недооцениваете их интерес к вашей особе. Я не стал рассказывать, чтобы не волновать вас и пани Иоанну, но теперь вынужден сообщить. Один из них, Сосинский, с глазу на глаз переговорил с врачом…
— Кто такой Сосинский? — не понял Болек.
— Один из ваших опекунов, тот, что с бородой, убийца Шмагера, чувствуете? Такому убить раз плюнуть. Выдал себя за вашего родственника и проявил заботу. Ну, врач наш человек, знал, что отвечать. А второй сестру перехватил в кабинете и тоже в качестве родственника интересовался. Она, к счастью, видела рентгеновский снимок, тот самый, с настоящим переломом, и успокоила встревоженного родственника — у
