себе, в деревню. Где-то под Груйцем. Через неделю. Я же вам говорила, что соседка на десять дней раньше рожать решила. Откуда её мать могла знать? И вообще, к вашему сведению, кукушки не бросают, а подбрасывают своих детей кому-нибудь!
— Нечего за них заступаться! А вообще-то могла бы ей и сообщить.
Шпулька сразу замолчала и посмотрела на остальных с явным раскаянием и смущением.
— Могла бы. Да вот только сейчас о ней вспомнила. Вот я и спрашиваю, видели вы когда такую законченную кретинку?
Тереска осуждающе взглянула на подругу.
— А адрес этой соседкиной матери у тебя есть? — сурово спросила она.
Шпулька тяжело вздохнула и плюхнулась назад в кресло.
— Был, — призналась она. — Соседка дала, когда уезжала в больницу. То есть не уезжала, а скорая её забирала. Дети, конечно, ревели, и я, как ты сама понимаешь, тут же его потеряла. То есть я листок с адресом спрятала так, чтобы легко было сразу найти.
Сказать тут было нечего.
— А вообще-то я эту мать видела, — с сожалением добавила Шпулька. — Она одна десятерых грузчиков заменит.
К Тереске вернулся дар речи.
— Ну и балда же ты! Шевелись давай! Пиши записку!
— Какую записку?
— Соседке. Меня же туда к ней не пустят. Пусть снова адрес даёт. Отправим телеграмму, срочную. Завтра вечером эта мать будет здесь.
Шпулька обрела новые силы. На клочке обёрточной бумаги она огрызком зеленого карандаша — единственной письменной принадлежности, которую удалось отыскать в детских игрушках — принялась царапать записку. По мере того как она писала, девчонка преображалась. Видимо, сама мысль, что наконец можно будет избавиться от Петруся и Марыськи, действовала на Шпульку самым живительным образом.
— Боюсь, она мало что поймёт, — беспокоилась она. — Ты уж ей дома на нормальной бумаге допиши, а то у неё удар будет. А матери дай здешний адрес, чтобы знала, куда ехать. Я тут буду ждать. Если она до вечера не появится, честное слово, отведу обоих в милицию и брошу под дверью.
— А ведь кое-кто ещё совсем недавно категорически высказывался против чрезвычайных событий и выражал желание жить обычной повседневной жизнью, — ехидничала Тереска, старательно пряча послание на обёрточной бумаге. — Позволь тебе заметить, что переезд — вполне житейское дело, так же как командировка и даже пребывание в роддоме. А уж о воспитании детей и говорить нечего. Этим масса народу занята. Обычное дело, как ты и хотела…
— Разве я такое говорила? — возмутилась Шпулька.
— Ещё как! — подтвердил Янушек. — Я своими собственными ушами слышал. Ты говорила, что все каникулы имела дело со всякими чрезвычайными приключениями, все это тебе осточертело и ты хочешь чего-нибудь нормального.
— Она и вправду так сказала? — переспросил Зигмунт.
— Честное пионерское!
— Ну, знаете… Что у меня сестра не в себе, я, конечно, догадывался, но чтобы настолько…
— Отцепитесь вы! — рассердилась Шпулька. — Даже если и сказала, что тут такого? А теперь передумала. Могу же я передумать? И категорически вам заявляю…
Шпулька сделала паузу, набрала воздуху и, торжественно выпрямившись, закончила:
— Заявляю при свидетелях, чтобы потом ничего не говорили, что с нормальными событиями никакого дела иметь не желаю! С меня хватит. Если уж что-то должно происходить, то пусть это будут происшествия в высшей степени необыкновенные и удивительные!…
В холле роддома Тереска терпеливо дожидалась ответа от Шпулькиной соседки. Направили её сюда из приёмного отделения, где все стояли на ушах, так как роддом как раз был дежурным, и ни от кого нельзя было добиться толку.
Тереске наконец удалось передать соседке записку на обёрточной бумаге вместе с красивой открыткой, и теперь она с интересом наблюдала за происходящим вокруг. Из глубин коридора появлялись молодые женщины, сияющие и в то же время нервничающие, медсёстры торжественно выносили за ними младенцев, ожидавшие женщины постарше начинали ахать и причитать над новорождёнными, мужчины с цветами бросались поздравлять жён, сестры передавали какие-то вещи, давали советы и инструкции, цветы жутко мешали, никто не знал, куда их девать, и все что-нибудь обязательно забывали. Вслед за одной из дам вынесли два пустых сифона, и муж этой дамы совершенно потерял голову, не зная, чем ему в первую очередь заняться: сифонами или женой. Сестры предпринимали героические усилия, стараясь выпроводить молодых матерей и встречающих на улицу, где поджидали самые разнообразные автомобили. В конце концов холл совсем опустел, выплыла последняя счастливая мамаша, вынесли последнего младенца, и последний молодой отец вышел из роддома, оставив на стуле женский плащ и зонтик. Тереска проявила милосердие и, нагнав его, вручила забытые вещи, затем снова вернулась в больницу.
Какое-то время она сидела одна, но недолго. Появилась медсестра, несущая малыша, и молодая женщина, которую никто не ждал. Загнанная сестра передала ребёнка матери, пробормотала что-то о такси и исчезла в недрах роддома. Женщина опустилась на стул и заплакала.
Тереска, разумеется, не могла остаться равнодушной.
— Простите, пожалуйста, — осторожно начала она. — У вас что-то случилось… Может, я смогу помочь?
Молодая мать повернула к ней зарёванное лицо.
— О Господи! — всхлипнула она. — Это же ужасно! В день рождения ребёнка обнаружить, что его отец — неизлечимый идиот! Что мне теперь делать?
— Что вы говорите! — испугалась Тереска. — Неизлечимый ?
— Конечно! Представляете, что он отмочил?! Поехал в командировку и сломал руку! И в придачу разбил машину! Вчера. В каких-то Мослах! Я даже не очень разобрала, это название деревни, или речь идёт о его собственных мослах, лежит теперь в гипсе в больнице в Грифове, и это как минимум на неделю! А я должна выходить из роддома! — снова разрыдалась женщина.
Тереска слушала эту историю внимательно, с удивлением и даже с некоторым изумлением. Очередной муж снова оставил жену в самый неподходящий момент. Уж слишком много совпадений! Молодая мать попыталась вытереть слезы пелёнкой.
— Меня отсюда выгоняют! — продолжала она изливать душу. — И правильно! Я же абсолютно здорова. Вчера я дала телеграмму сестре, но та приедет завтра, а то и послезавтра, у неё у самой дети, она же не может все бросить!…
Тереска проанализировала ситуацию.
— А ключи от квартиры у вас? — спросила она.
— Ключи у меня…
— Ну, так зачем же так огорчаться. Я вам помогу. Поймаю такси и провожу вас, вот только дождусь ответа.
Жена идиота горестно вздохнула.
— Но у меня же совсем нет денег! Кое-что мне здесь покупали, эта телеграмма… вот и кончились! Я же не знала. И дома ни гроша, только на книжке, но не помчусь же я с новорождённым стоять очередь в сберкассе!.. О Боже, что этот кретин натворил! И угораздило же его в этих Мослах!.. Не мог хоть где-нибудь поближе…
Тереска быстро подсчитала про себя имевшуюся наличность.
— Не расстраивайтесь, я вам одолжу. На такси хватит, и кое-что на первое время… В магазин, к сожалению, я сходить не смогу, у меня у самой такие дела…
— В магазин я соседку попрошу, — сразу ожила жена идиота и снова заплакала, теперь уже от радости. — Как я вам благодарна! Спасибо огромное! Вы себе представить не можете, что значит выйти с ребёнком на руках из роддома, совсем одной, да ещё без денег! Вы — просто чудо!
— То ещё чудо, — скромно заметила Тереска. — Все будет хорошо, только мне надо дождаться записки
